Работа

в центральном аппарате военной контрразведки КГБ

 

(1969-1979 годы)

Кировский опыт показал, что корпусное звено в системе РВСН объективно не могло обеспечить полноценный уро-вень управленческой деятельности. Поэтому высшим госу-дарственно-военным руководством было сочтено необходи-мым провести реорганизацию: в 1971 году на базе пяти корпусных аппаратов для ракет межконтиненталы^й далъ-ности были сформированы четыре армейских с дислокаци­ей во Бладимире, Оренбурге, Омске и Чите. Кировский кор­пус, самый большой, свое существование прекратил. Но это напрямую меня уже не коснулось, так как в 1969 году в сен­тябре меня перевели по службе в центральный аппарат контрразведки в Москву. Исполнял должности замначаль­ника отдела по сухопутным войскам (1969 — 1972 гг.), началь­ника отдела по РВСН (1972— 1975 гг.), замначальника 3-го Управления КГБ (1976 — 1979 гг.), получил воинское звание полковника (1970г.), затем генерал-майора (1976г.).

В целях соблюдения тематической последовательности будет удобнее несколько отступить от хронологического подхода к изложению событий и продолжить свой экскурс с позиций центрального аппарата о контрразведыватель­ной защите РВСН. На 4-й отдел Управления УВКР в тот

период замыкались особые отделы шести ракетных армий (начальники В.П. Степурин — Винница, Ю.А. Селиверстов — Смоленск, Н.В. Мальков — Владимир, В.Г. Тарасов — Орен­бург, М.С. Шейкин — Омск, С.Д. Бурдо — Чита). Последних двух соответственно сменили В.Н. Орлов и М.Г. Лексин. Обслуживались три научно-исследовательских полигона (Байконур —В.Н. Скабелкин, Капустин Яр —П.И. Дунаев, Плесецк — В.М. Орлов), а также оперативный состав, обслу­живающий высшие учебные заведения, готовившие кадры для ракетных войск. Сам отдел был небольшим, но укомп­лектован опытными и перспективными сотрудниками. Глав­ный штаб оперативно обеспечивался отдельным подразде­лением центрального аппарата. Общее руководство контрразведывательной работой осуществлял первый заме­ститель начальника военной контрразведки генерал-лейте­нант Александр Иванович Матвеев — чекист-профессионал с огромным боевым опытом, прошедший всю войну, защи­щавший Сталинград, бравший Берлин, многие годы возглав­лявший особые отделы в оперативно-стратегическом звене Вооруженных Сил.

В середине семидесятых годов в центре внимания чеки­стов-ракетчиков находились мероприятия, связанные с контрразведывательным обеспечением перевооружения ракетных войск на изделия третьего поколения, сопровож­давшиеся их интенсивными летно-конструкторскими ис­пытаниями и доработками. Суть их состояла в придании межконтинентальным ракетам более мощной энергетики, оснащении кассетными боеголовками с индивидуальным наведением разделяющихся боевых частей на отдельные цели. Разрабатывались подвижные ракетные комплексы. Это была, по существу, новая страница в развитии совет­ских стратегических вооружений. Испытательные пуски ракет проводились с полигонов Байконур и Плесецк на кам­чатский полигон «Кура».

Планируя свою работу, мы исходили из того, что испы­тания новых систем ракетного вооружения, составлявших основу боевой мощи страны, неизбежно привлекут присталь­ное внимание американских спецслужб. «В деятельности ЦРУ не будет никаких существенных изменений», — заявил президент США Картер, особо отметив необходимость и важ­ность проведения разведслужбами секретных операций про­тив нашей страны. Б этой связи военными контрразведчика­ми был налажен систематический отбор, учет и тщательный анализ поступающей из различных источников информации, свидетельствующей как о возможной осведомленности, так и проявлениях заинтересованности иностранных спецслужб к проводимым испытаниям. Работа по защите выделенных секретов согласовывалась с Главным штабом и проводилась в тесном взаимодействии с территориальными органами КГБ, в основу которого закладывался принцип непрерывности контррразведывательных мероприятий на всех стадиях от­работки и испытаний ракетно-космической техники и воору­жения, сочетая ее с мерами по усилению режима секретнос­ти на научной основе. Совместно с ведущими специалистами конструкторских бюро разрабатывались специальные меры по противодействию иностранным техническим разведкам. Так, только в 1976 году контрразведчиками проводились спец­мероприятия по обеспечению безопасности и секретности сорока четырех запусков боевых ракет, а также тридцати де­вяти объектов научного и иного целевого назначения. Важ­ное внимание уделялось предупреждению нарушений, мо­гущих привести к аварийным исходам. Периодически производилась оценка надежности предпринимаемых мер. Демаскирующие признаки через командование своевремен­но устранялись.

Надо сказать, что интерес разведок НАТО к указанным испытаниям был последовательным и не ослабевал вплоть до поступления ракет в войска. В этой связи нами было выделено информационное сообщение Особого отдела по­лигона «Кура» с Камчатки о том, что вблизи камчатского побережья отмечается периодическое появление амери­канских разведывательных самолетов типа «Орион» и РС-

135. Сведения на первых порах были разрозненными и с испытаниями ракет не увязывались. Считалось, что барра­жирование американской авиации в указанном районе но­сит привычный характер и обусловлено его общей страте­гической значимостью. Однако, как оказалось, дело обстояло куда сложнее. Путем выезда на Камчатку нашего направленца подполковника В.Л. Служинина и тщатель­ного изучения обстановки непосредственно на месте со­вместно со специалистами удалось прийти к важному вы­воду о том, что полеты разведывательных самолетов, вероятнее всего, осуществляются с задачей получения тех­нической картины испытаний нового поколения ракет в районе падения их головных частей. Не вызывало сомне­ний, что американцы имеют возможность фиксировать с самолетов скоростные и угловые параметры движения макетов боеголовок на конечном участке траектории, точ­ность их попадания на боевые поля полигона, спектр их свечения и плазменные следы при входе в плотные слои атмосферы и перехватывать сигналы телеметрии, недося­гаемые для наземных станций, определять количество раз­деляющихся головных частей, порядок и углы их разброса и т.п. Кроме того, они, вероятно, снимали радиолокацион­ные характеристики действительных и ложных элементов боеголовок, селекцируя их друг от друга с целью отработки своих систем противоракетной обороны.

Далее с помощью командования местных пограничных частей и соединения войск ПВО были систематизированы данные о времени пребывания вблизи берегов Камчатки всех иностранных военных самолетов на протяжении двух лет. Одновременно полигонами были представлены с точ­ной привязкой по времени сведения о всех пусках ракет, осуществленных на «Куру» за тот же период. Сопоставле­ние указанных данных рельефно высветило картину пол­ного синхронного совпадения прилетов американских са­молетов к берегам Камчатки с пусками наших ракет практически во всех случаях. Анализ свидетельствовал, что американцы, несомненно, заблаговременно получают ин­формацию о предстоящих пусках ракет и, несмотря на от­даленность своих аэродромов на Алеутах и Аляске, успе­вают подготовиться к вылету и вовремя прибыть в район Камчатки для технического контроля. При пусках, пред­ставляющих для них особый интерес, направлялись по два самолета, что говорило об избирательности полетов. Спус­тя минут тридцать после падения боеголовок самолеты ло­жились на обратный курс. В это время могли прослуши­ваться телефонные разговоры с «Курой» о результатах пусков. Характерно, что в случае переноса пуска по каким-либо причинам самолеты не появлялись. Не прилетали они и в нерабочие дни, однако, если на эти дни назначались пуски, они были тут как тут.

В этой ситуации вопрос установления источников утеч­ки информации о проводимых испытаниях для нас, контр­разведчиков, встал со всей остротой. Тщательная прора­ботка и чекистская оценка практики планирования и согласования пусков между министерствами, конструктор­скими организациями, главным командованием РВСН и ру­ководством полигона, реальная динамика испытательных работ, существующий порядок принятия окончательных решений на пуски, а также других особенностей, связан­ных с подготовкой и осуществлением очередных запусков, давали основания не рассматривать агентурную версию утечки секретов. Она была нереальной. Скорее всего, и в данном случае имел место перехват информации техни­ческим путем. При этом анализ свидетельствовал о том, что американцы не могли воспользоваться результатами на­блюдения внешних признаков в деятельности полигонов при подготовке стартов к очередным пускам, а также ука­заниями, передававшимися для контрольно-измеритель­ных пунктов, отслеживающих траектории и другие пара­метры полета ракет над территорией страны, ввиду недостаточной конкретности содержавшихся в них сведе­ний. По этой же причине они не могли извлечь практичес-

кой пользы и из объявлений о запрете полетов в некоторых районах для гражданской авиации. Оставалась система оповещения полигона «Кура», осуществлявшаяся по граж­данским и военным линиям связи с помощью аппаратуры засекречивания временной стойкости, криптографическая защита которой не гарантировала нужной степени секрет­ности. Следует отметить, что на некоторых участках линии связи проложенных кабелей не имелось, ввиду чего при­менялись радиорелейные вставки, где информация реаль­но могла перехватываться с помощью спутников. Нельзя было исключить и непосредственного подключения где-либо к кабелю, особенно на подводном его участке на дне Охотского моря.

По результатам анализа и сделанным выводам мы вме­сте с ответственным за этот участок подполковником В.Л. Служининым по указанию А.И.Матвеева проинформиро­вали главнокомандующего ракетными войсками генерала армии В.Ф. Толубко и начальника Главного штаба генерал-полковника А.Г. Шевцова. Ими был сделан доклад в Гене­ральный штаб. Вопрос рассматривался на гостехкомиссии. Военным руководством сообщение было оценено как весь­ма серьезное. В соответствии с принятым решением выде­ленными офицерами-операторами Главного штаба с нашим участием был спланирован и проверен ряд эксперимен­тов, суть которых сводилась к передаче на «Куру» обыч­ным путем дезинформационных сведений о пусках, кото­рых в действительности не было. Американцы прилетали, как всегда. В других случаях, когда команды передавались только шифром, самолеты не появлялись. Это убеждало в том, что утечка происходит за счет линий связи, слабо за­щищенных аппаратурой временной стойкости. Однако вви­ду большой протяженности линий связи поиск и обнару­жение конкретного места съема информации затягивались.

В этих условиях военно-технической комиссией было принято решение о тщательном исследовании магистраль­ного кабеля Министерства связи, проложенного по дну Охотского моря от пункта ^Оха-^Ола вблизи Магадана до Усть-Хайрюзово на Камчатке, на всем его протяжении. Поиском занимались специальные суда Краснознаменно­го Тихоокеанского флота и гражданских организаций, име­ющих гидролокаторы, телевизионные системы и другие средства подводного оптического и акустического обнару­жения. Привлекался отряд гидронавтов, использующих для погружения автономные глубоководные аппараты.

20 октября 1981 года кабельное судно КТОФ «Тавда» об­наружило в нейтральных водах в 60 километрах от камчат­ского побережья на глубине 84 метра автоматическое раз­ведывательное устройство, впоследствии названное «Камбалой». Находясь на некотором отдалении от нашего кабеля, оно было соединено с ним кабельными отводами с помощью захватывающих устройств, что обеспечивало индуктивным путем съем разведывательной информации и автоматическое отсоединение от кабеля в случае его подъема на поверхность. Со дна было поднято два больших идентичных цилиндрических металлических контейнера длиной 5,5 метра, диаметром 1,2 метра, весом около 7 тонн каждый, два малых цилиндра длиной 40 сантиметров, ве­сом 15 килограммов, комплект антенн, четыре катушки с кабель-тросом длиной 150 метров и другие предметы.

Б работах по подъему разведаппаратуры со дна моря и ее предварительному изучению принимал непосредственное участие оперативный сотрудник Особого отдела КТОФ, слу­живший в то время на Камчатской флотилии, капитан 3 ран­га Арнольд Иванович Басильев. В звании капитана 1 ранга он уволился в запас, сейчас проживает в Москве. По его рассказу, при демонтаже обнаруженных изделий наши спе­циалисты опасались, что аппаратура, возможно, заминиро­вана, поэтому работы велись с большой осторожностью. Сюрпризов в данном случае не оказалось, тогда как при об­наружении аналогичного технического разведывательного устройства, прикрепленного к кабелю связи, в период ара­бо-израильского конфликта на Ближнем Востоке, ситуация

была хуже, так как устройство было оснащено взрывным средством. Тогда погибли два наших военных моряка.

Устройство оказалось аппаратурой совершенно нового типа и включало в себя ядерную энергетическую установ­ку со сроком службы до двадцати пяти лет, дополнитель­ные аккумуляторы, электронную программированную си­стему обработки перехватываемых сообщений, сто двадцать магнитофонов по шестьдесят четыре записыва­ющих дорожки, рассчитанных на сто двадцать пять суток непрерывной работы, гидроакустический маяк, предназ­наченный для наведения водолазов на себя с расстояния до пяти километров. На блоках имелась надпись: «Соб­ственность правительства США», были пробиты серийные номера изделий, в частности цифра «9», что указывало на количество изготовленных аппаратов.

По заключению экспертов установка «Камбалы» и пе­риодическая замена части ее аппаратуры производились с использованием специальных плавательных средств. Как установлено, последняя замена катушек с магнитными за­писями была произведена за пять дней до ее обнаружения. Разведывательное предназначение и конструктивное ис­полнение «Камбалы» давали основание считать, что в пе­риод летно-конструкторских испытаний ракет она, скорее всего, была настроена на передачу информации через ис­кусственный спутник Земли, что позволяло американцам оперативно реагировать на пуски. Причину провала аме­риканцы относили за счет предательства сотрудника Аген­тства национальной безопасности, но как это произошло в действительности, рассказано выше.

Дальнейшая связь с полигоном «Кура» стала вестись только через аппаратуру, обеспечивающую гарантирован­ную ее стойкость. Одновременно через Главный штаб было строго регламентировано ведение должностными лицами служебных переговоров. Случаи грубых нарушений режи­ма секретности, могущие привести к реальной утечке важ­ных сведений, после этого фактически прекратились. участвовать в десяти запусках космонавтов, произведен-ных с космодрома Байконур. За исключением одного слу­чая они прошли успешно. 15 апреля 1975 года неудача по­стигла Лазарева с Макаровым. Со старта ракета сошла нормально. Мощный рев маршевых двигателей, красочная картина взлета вызвали бурный восторг присутствовавших при запуске гостей — членов делегации ЦК ВЛКСМ Казах­стана, под крики «ура!» они бросали вверх головные убо­ры, обнимались, поздравляли находившихся на НП воен­ных и гражданских специалистов. По громкоговорящей связи отсчитывалось время полета, сообщалось о прохож­дении на борту команд управления в соответствии с зало­женной циклограммой, но это продолжалось недолго. На 279-й секунде на фоне общего шума многие не расслыша­ли еле прозвучавших в эфире двух страшных слов: «Ава­рия носителя». В течение нескольких секунд по громкого­ворящей связи еще продолжался по инерции спокойный отсчет времени, но уже не оставалось сомнений в том, что произошла трагедийная ситуация. А случилось следующее. У ступенчатых ракет промежуток между ними прикры­вается обтекателем, который необходим для защиты соеди­нительных узлов и придания обтекаемости изделию. В по­лете в заданный момент обтекатель откидывается, давая возможность свободно сбросить затем отработавшую сту­пень ракеты. Такая последовательность закладывается в циклограмму. В данном случае команда на 279-й секунде поступила не на сброс обтекателя, а сразу на отделение первой ступени, что привело к перекосу между ступенями более чем на десять градусов. Ввиду такого большого не­штатного отклонения автоматически последовала команда на включение системы аварийного спасения экипажа пу­тем отстреливания корабля от носителя и приземления его на парашютах. Надо сказать, что космонавты в этой обста­новке сохранили хладнокровие, хотя их положение было крайне опасным. Корабль с космонавтами опустился на двух парашютах в труднодоступных горах Памира, в не-

скольких шагах от глубокой пропасти. И тут им сопутство­вало спасительное везение. Согласно инструкции после приземления парашюты полагалось от корабля отстрелить. С одним парашютом это удалось сделать, а до кнопки от­стрела второго не дотянулись, и это их спасло. Утром они увидели, что указанный парашют своим куполом зацепил­ся за корявую сосенку, на которой корабль провисел всю ночь, балансируя на грани падения в пропасть.

За несколько дней до этого приезда в Байконур состоя­лось близкое знакомство с космонавтом номер два — Г.С.Ти­товым, с которым мы проживали в одном номере гостини­цы, играли в свободные часы в шахматы, бильярд, гуляли по берегу Сырдарьи. Человек разносторонних интересов, начитанный, умный и скромный, он производил на окру­жающих достойное впечатление, никогда не подчеркивал своего положения. После спасения космонавтов члены ка­захстанской комсомольской группы пригласили нас на свой прощальный ужин. В своем тосте Герман Степанович сказал, что земля казахов для него стала священной. Она вслед за Гагариным бережно проводила его, тогда никому не известного молодого человека, в космический полет и приняла обратно в свои добрые объятия, как родная мать, за что он проникся чувством глубочайшей благодарности этой земле и ее народу. Слова эти очень понравились хозя­евам застолья. Их восторгам, казалось, не будет конца.

Мало кому известны обстоятельства неудачного двух­дневного полета в космос в августе 1974 года Демина и Са-рафанова. По технической причине им не удалось состы­коваться с орбитальной станцией. После нескольких неудавшихся попыток сближения, боясь израсходовать лимит горючего, через двое суток их возвратили обратно. Загвоздка заключалась в неисправности радиотехниче­ского прибора, обеспечивающего стыковку. В него была заложена программа с тремя режимами работы: разгон на большой скорости, постепенное сближение и медленное причаливание. В данном полете разгон не переходил в пос- ледующую стадию сближения и после незначительной па­узы вновь продолжался на больших скоростях, создавая прямую угрозу столкновения со станцией. Об этом Демин и Сарафанов подробно рассказали мне сразу после посад­ки возле Целинограда, куда мы прилетели за ними на вер­толете. Я имел возможность лишний раз убедиться в том, что в работе, связанной с подготовкой техники к космиче­скому полету, мелочей не бывает.

Наиболее ответственной являлась задача чекистского сопровождения международной космической программы ЭПАС (экспериментальный полет «Аполлон» —«Союз»), которая успешно была осуществлена летом 1975 года. Кро­ме чисто технической, она имела большое политическое значение, являясь предвестником постоянного делового со­трудничества с американской стороной в вопросах даль­нейшего совместного освоения космического простран­ства. С нашей стороны в космос на корабле «Союз» 15 июля 1975 года полетели Алексей Леонов с Валерием Кубасовым; с американской на «Аполлоне» с мыса Канаверал — астро­навты - Томас Стаффорд, Бене Бранд, Дональд Слейтон. На орбите произошла их встреча. Осложнений и неожидан­ностей не возникло, за исключением незначительной не­исправности телевизионной аппаратуры на «Союзе», ко­торая в начале полета не давала цветного изображения. Но космонавты эту досадную неполадку по инструкции с Зем­ли устранили сами.

Контрразведывательное обеспечение безопасности по­лета возлагалось на специально созданную оперативную группу под руководством А.И.Матвеева, в которую входи­ли как армейские чекисты, так и сотрудники территори­альных органов, имевшие отношение по службе к соответ­ствующим КБ и предприятиям-изготовителям. Группа работала в интенсивном режиме, оказывала активное со­действие руководству полигона по многим практическим вопросам и внесла существенный вклад в реализацию про­граммы в целом. За проведенную работу участники опера-

тивной группы получили высокие правительственные и иные награды. Автор данных строк был награжден орде­ном Трудового Красного Знамени.

На космодром прилетал посол США Стессел с супругой и двумя своими сотрудниками. Они знакомились с ходом дел, связанных с выполнением совместного соглашения, и присутствовали при запуске корабля «Союз» с Леоновым и Кубасовым на борту. Посол был удовлетворен приемом и выразил признательность за проявленное внимание. Мы знали, что спутники посла — кадровые военные разведчи­ки, работавшие под дипломатическим прикрытием. Это, ко­нечно, прибавило нам забот, но все прошло без каких-либо эксцессов.

Стессел и его спутники осмотрели «гагаринскую» пло­щадку и долго разглядывали просматривавшийся с нее огромный стартовый комплекс, предназначавшийся под лунную программу. Но она к тому времени была отмене­на. Ракету, известную под индексом Н-1, с помощью кото­рой имелось в виду доставлять на Луну наших космонав­тов, демонтировали. Сами американцы к этому времени, высадив на поверхность Луны за шесть экспедиций две­надцать астронавтов, от дальнейших работ отказались. Мы смогли бы повторить такой вариант лишь пятнадцать лет спустя, чем открыто признали бы свое отставание, а этого делать, как видно, не хотелось. По мнению многих специ­алистов, перспектива использования в интересах науки ракеты Н-1 в сверхдальних полетах технически не могла быть реализована. Базирующаяся на ней космическая программа являлась, по существу, тупиковой. Между тем бесполезные споры вокруг этого вопроса все еще продол­жаются.

В 1974 году тяжелое ЧП произошло на северном-Плесецком—космодроме. На старте взорвалась двухсту­пенчатая ракета, подготавливаемая к запуску спутника во­енного назначения, погибло шестнадцать ракетчиков. В составе группы представителей Главкома РВСН на его са- моле^те я немедленно вылетел к месту происшествия и уже часа через три после случившегося, опираясь на возмож­ности местного Особого отдела, по свежим следам присту­пил к изучению обстоятельств взрыва. Бскоре на полигон прибыли ответственные руководители Министерства об­щего машиностроения со своими специалистами, а также представители проектных организаций и предприятий-из­готовителей. Охватившая полигон гнетущая обстановка за­трудняла объективный ход расследования, но постепенно картина катастрофы стала проясняться. Полигонная коман­да при подготовке ракеты к пуску столкнулась с непредви­денной ситуацией. При закачке в бак первой ступени окис­лителя отказал электронно-магнитный указатель, фиксирующий уровень заполнения емкости. Было сделано правильное предположение о том, что произошло запада-ние датчика системы, исполненного в виде обычного по­плавка и функционирующего в контрольной трубе, парал­лельно соединенной с баком по принципу сообщающихся сосудов. В результате отсутствовала информация о коли­честве залитого окислителя на стартовом пульте управле­ния. Нужно было решать, как поступить, чтобы довести зап­равку до нужной величины.

Руководителем работ по подготовке и осуществлению пуска являлся опытный офицер — подполковник, на счету которого числились десятки аналогичных пусков, и все проходило без осложнений. Но в данном случае принятое им решение оказалось не до конца продуманным, послед­ствия основательно не просчитаны. Стремясь освободить застрявший поплавок заправочной системы, он решил про­должить заливку при открытой верхней горловине бака до тех пор, пока из нее не начнет вытекать окислитель. Это будет означать, что бак заполнился. После этого была дана команда открыть нижнюю горловину и осуществить час­тичный слив жидкости для того, чтобы произошло переме­щение потока жидкости в обратном направлении, в резуль­тате чего поплавок должен был освободиться и возвратиться

в рабочее положение. Так оно и произошло. Заправка бака окислителя была продолжена до нужного уровня. Неисп­равность была в общем-то незначительной, но способ ее устранения оказался поистине гибельным. Один молодой офицер-ракетчик с инженерным образованием сделал со­ответствующее сообщение в Особый отдел с приведением физико-математических расчетов о том, что эпизод по час­тичному сливу окислителя повлек резкое понижение зер­кала жидкости, вследствие чего в верхней части бака обра­зовался вакуумный объем. Конструкция баков топливной системы ракеты обеспечивала большое напряжение изнут­ри, но не срабатывала даже при незначительном избыточ­ном давлении снаружи. В данном случае превышающее ат­мосферное давление привело к смятию и образованию трещины в верхней части бака. В результате небольшое ко­личество окислителя просочилось наружу. Личный состав заправочного расчета это не заметил и приступил к зап­равке верхней ступени ракеты. При этом произошло еще одно роковое стечение обстоятельств. На втором этапе был допущен незначительный пролив горючего. Стекая по стен­ке бака, оно соединилось с вылившимся ранее окислите­лем, и, поскольку указанные компоненты несовместимы между собой, произошло их возгорание и взрыв. Послед­ствия—гибель людей. Государственная комиссия с полу­ченной от нас информацией о причине взрыва согласилась.

В 1975 году состояние контрразведывательной работы в Ракетных войсках стратегического назначения рассматри­валось на коллегии Комитета госбезопасности. Предвари­тельно нами были осуществлены комплексные проверки особых отделов Владимирской, Оренбургской, Омской и Чи­тинской ракетных армий, а также двух ракетных полигонов.

Несколько отвлекаясь, хочу рассказать, что одна из этих командировок, связанных с подготовкой коллегии, лично для меня могла окончиться трагическим исходом. Я приоб­рел билет на самолет рейсом на Читу, где находилась опе­ративная группа 4-го отдела, для участия в разборе резуль- татов проверки особых отделов армии. В день вылета я не­которое время поработал в своем кабинете на Лубянке и уже вызвал к подъезду автомашину, чтобы следовать в аэро­порт, как раздался звонок по «кремлевке»: для Г.К.Цинева срочно потребовались некоторые оперативные сведения, касающиеся ракетных войск. Былет пришлось отложить до следующего дня. Так вот самолет, на котором я должен был лететь в Читу, был взорван террористом на высоте восьми километров.

Проект решения коллегии готовился тщательно. В нем подчеркивалась государственная значимость надежного контрразведывательного обеспечения ракетно-космичес­ких объектов, содержалась оценка проводимых мероприя­тий, она была в целом положительной, указывалось на име­ющиеся недостатки и их причины, четко формулировались требования по дальнейшей работе. Особое внимание обра­щалось на обеспечение сохранности секретов по научно-исследовательским и опытно-конструкторским работам по перспективным направлениям. Члены коллегии сочли це­лесообразным в целях закрепления кадрового состава по­высить штатные воинские звания для руководителей и опе­ративных сотрудников особых отделов РВСН на одну ступень. Позже это положение было распространено на сотрудников, проходящих службу на подводном флоте и на других особо важных участках. Статус Особого отдела го­сударственного научно-исследовательского полигона (ГНИИП) в Тюра-Таме был приравнен к армейскому аппа­рату с присвоением начальнику органа воинского звания генерал-майор. Заседание коллегии проходило под руко­водством председателя КГБ Ю.В. Андропова. Принятое ре­шение стало для военных контрразведчиков важнейшим программным документом на многие годы вперед.

В Ракетных войсках стратегического назначения мне довелось проработать без малого четырнадцать лет — до 1976 года, начиная, образно говоря, с первого колышка, забитого на месте будущего стартового стола первого

боевого ракетного комплекса на Урале. За эти годы на на­ших глазах ракетно-ядерные силы превратились в важней­ший структурный элемент военной безопасности Совет­ского государства, стали инструментом сдерживания международных агрессивных сил от нападения на нашу страну. Они и сейчас обеспечивают стратегическую ста­бильность в мире в целом. В концепции национальной бе­зопасности Российской Федерации подчеркивается, что Россия оставляет за собой право на применение всех име­ющихся в ее распоряжении сил и средств, включая ракет­но-ядерное оружие, если в результате развязывания агрес­сии возникнет угроза самому существованию Российской Федерации как независимого государства¹.

Я и мои коллеги глубоко удовлетворены тем, что в станов­ление ракетных войск вложена и толика нашего специфи­ческого труда.

С 1969 по 1972 годя занимал должность заместителя на­чальника 2-го отдела, а в 1975 году был назначен замести­телем начальника Управления ВКР. Этот переход означал качественно более высокий уровень служебной деятель­ности, связанный с руководством органами особых отде­лов в оперативно-стратегическом звене Вооруженных Сил.

2-й отдел неофициально считался головным, как бы штабным подразделением в управленческом звене, являл­ся рабочим органом по руководству контрразведыватель­ной деятельностью в группах советских войск за границей (ГСВГ, ЦГВ, ЮГВ, СГВ), внутренних военных округах, не­посредственно обеспечивал государственную безопас­ность в аппарате главкома сухопутных войск, в воздушно-десантных войсках, штабе Объединенных Вооруженных Сил Варшавского Договора, объектах Главспецстроя, на­учно-исследовательских учреждениях Министерства обо­роны и военно-учебных заведениях, расположенных в Мос­кве. С его участием решались многие общеуправленческие вопро^сы, включая планирование, отчетность, аналитичес­кие исследования, обобщение положительного опыта. От себя могу сказать, что подобными общеуправленческими вопросами отдел был загружен процентов на семьдесят, не меньше. Плюс самая разнообразная текущая работа по выполнению распоряжений вышестоящего руководства. Все это требовало интенсивных, напряженных усилий всего личного состава. Позднее в целях упорядочения управле­ния на базе 2-го отдела была образована отдельная опера­тивно-аналитическая служба.

Согласно штатному расписанию в должности замес­тителя начальника 3-го Управления в 1975 — 1979 годах на меня было возложено руководство особыми отделами по линии 2-го отдела (сухопутные войска и др.), а также опе­ративными органами по войскам противовоздушной и противоракетной обороны, Боенно-Воздушным Силам страны.

Много усилий было вложено в организацию и станов­ление особых отделов при вновь созданном уникальном военно-техническом формировании — армии системы пре­дупреждения о ракетном нападении противника (ПРН). Деятельное участие в решении этой задачи принимал сто­явший у ее истоков полковник, ставший впоследствии ге­нерал-майором, Юрий Вениаминович Стрелков. Вместе с ним мы объехали большую часть вступающих в строй объектов ПРН, встречались с командованием, определяли подлежащие защите секреты, вырабатывали идеологию ра­боты военной контрразведки по обеспечению безопаснос­ти в новом роде Вооруженных Сил. При этом опирались на поддержку и содействие главнокомандующего войсками ПВО Маршала Советского Союза П.Ф. Батицкого, видного советского полководца, который на первой партийной кон­ференции армии при ее формировании сделал важное за­явление, что поставленные перед ней задачи успешно мож­но решить, лишь работая в тесном взаимодействии с особыми отделами.

Первым начальником Особого отдела ПРН был назна­чен опытнейший чекист по работе в войсках ВВС и ПВО полковник, затем генерал-майор Николай Васильевич Бур-чаков. Сменил его, пользующийся большим авторитетом в чекистских кругах и среди военных генерал-майор Ю.В. Стрелков.

Важное значение придавалось контролю за выполне­нием на местах решений коллегии и руководящих прика­зов Комитета госбезопасности. Подчиненные органы пе­риодически подвергались комплексной проверке с оказанием на местах практической помощи. С оператив­ными группами управления я выезжал в особые отделы Прикарпатского, Среднеазиатского, Забайкальского (во всех трех дважды), Закавказского, Приволжского, Сибир­ского, Ленинградского, Дальневосточного военных окру­гов, а также в Южную группу войск в Венгрии. Каждая поездка в подчиненные органы протекала в большом ра­бочем напряжении. За сравнительно короткое время надо было глубоко вникнуть в особенности оперативной обста­новки на местах, объективно оценить состояние дел, ра­зобраться в причинах вскрытых недостатков, дать четкие рекомендации по дальнейшей работе. На местах —в ар­мейском звене и крупных гарнизонах проводились общие разборы, в округах — итоговые служебные совещания с участием командующих и членов военных советов, а так­же руководителей территориальных органов. По резуль­татам выездов на места направлялись письменные указа­ния за подписью руководства Комитета госбезопасности и Главного управления ВКР, выполнение которых после­довательно контролировалось.

Комплексная проверка Особого отдела Ленинградского военного округа в 1972 году легла в основу специального решения коллегии, объявленного приказом Комитета гос­безопасности в качестве основополагающего документа для военной контрразведки. Наряду с задачами общего ха­рактера выезды осуществлялись по конкретным пробле- мам и разработкам, имевшим место ЧП, а также по вопро­сам обеспечения безопасности войсковых учений.

В 1976 году средства массовой информации широко ос­вещали ход крупномасштабного учения союзных войск Варшавского договора под названием «Щит-76» (по-польски «Тарча-76»), проходящего на территории Польской Народной Республики. К учению были привлечены части Войска Польского, Чехословацкой Народной Армии, На­циональной Народной Армии ГДР и Северной группы со­ветских войск. Руководил учениями министр обороны Польши Войцех Ярузельский. От других стран — участниц Варшавского Договора, также прибыли военные министры. Советские Вооруженные Силы представлял Маршал Со­ветского Союза Дмитрий Федорович Устинов. Впервые на подобных учениях в полной согласованности действовали не только войска, но и контрразведывательные службы со­юзников. Общую оперативную группу возглавлял руково­дитель польской военной контрразведки генерал дивизии Куфель. Чехословацкую группу представлял полковник Волф, от ГДР — полковник Брикнер. Мне было поручено ру­ководство советской оперативной группой.

Особенностью учений являлся их большой оперативный размах и присутствие в рамках Хельсинкских соглашений наблюдателей от стран НАТО и других европейских стран. Им представлялась возможность присутствовать на основ­ных этапах учения, использовать приборы наблюдения, фо­тографировать. Проводились пресс-конференции, давались пояснения. В обстановке открытости учений главные уси­лия контрразведки были сосредоточены на недопущении утечки особо охраняемых секретов, а также вскрытии и пре­сечении возможных агентурных и других враждебных ак­ций. Осложняющих моментов, однако, не возникало.

По ходу учений наибольшее впечатление на всех про­извели два ярких эпизода. Это массовая выброска воздуш­но-десантных частей для захвата плацдарма и переправа наступающих войск через реку Одру.

Военно-транспортные самолеты советских ВВС с десант­никами на борту, стартовавшие из северо-западных обла­стей страны, появились над районом выброски и начали десантирование точно в назначенное время. В течение не­скольких минут было сброшено более тысячи десантников с боевыми машинами и полным снаряжением. Куполами одиночных, групповых и грузовых парашютов оказался застлан весь обозримый участок неба. Приземлившись, де­сантники без промедления приступили к выполнению учеб­но-боевой задачи. Панорама их действий разворачивалась перед гостевыми трибунами, прямо перед глазами запад­ных наблюдателей. Они явно не были готовы к подобным масштабным действиям и суматошно пытались зафикси­ровать максимум происходящего. Массовое десантирова­ние войск действительно производило огромное впечатле­ние не только с точки зрения практического осуществления, но и решительности действий войск, хотя они и происхо­дили на условном фоне. В момент выброски десанта один из эпизодов реально мог окончиться гибелью солдата. Его парашют почему-то не раскрылся, но он успел схватиться за стропы соседнего парашюта и вместе с его владельцем благополучно достичь земли. Последнему пришлось рас­крыть и свой запасной парашют. Произошло это как будто в цирке, специально для показа зрителям.

Вместе со своей обслуживаемой частью прыгал опера­тивный работник Особого отдела капитан Владимир Сте­панович Черемикин. Он разыскал меня у зрительской три­буны и доложил по всей форме о прибытии в мое распоряжение. Я представил его Куфелю, которому от име­ни десантников был преподнесен памятный сувенир. Ныне Черемикин, генерал-майор, бывший афганец, продолжает службу преподавателем спецдисциплин в Академии ФСБ.

Что касается преодоления водной преграды, также в ис­полнении частей Советской Армии, то об этом можно гово­рить только в превосходных степенях. Переправа через Одру (немецкий Одер) в среднем ее течении по довольно широкому руслу затмила все предыдущие эпизоды. После обозначенной авиационной и артиллерийской проработки противоположного берега и переноса огня в глубь обороны «противника», через реку с ходу переправились плавающие танки Т-76. За ними устремились по дну реки средние и тя­желые танки. Они захватывали выгодные тактические ру­бежи для закрепления на плацдарме. Одновременно инже­нерные подразделения приступили к наведению понтонного моста. Действия саперов скрупулезно фиксировались запад­ными наблюдателями. Многие из них не могли скрыть свое­го восхищения высоким мастерством советских солдат и офицеров: на сборку понтонного моста саперам понадоби­лось ровно четырнадцать минут! Спустя полминуты по нему началось безостановочное выдвижение по переправе основ­ного эшелона танковых и других механизированных час­тей. Если бы такие эпизоды помещались в Книгу рекордов Гиннесса, то этот случай однозначно занял бы в ней достой­ное место. Министр обороны всем саперам вручил памят­ные наручные часы.

Бо время учений я ежедневно встречался с маршалом Д.Ф. Устиновым, летал с ним на его вертолете. Докладывал заслуживающую внимание оперативную информацию. В целом ничего тревожного не происходило, за исключением одного случая. От польской женщины поступило заявление местным властям об убийстве мужа советским солдатом, о чем я сообщил министру. При этом высказал сомнение в объективности этого заявления, так как меня насторожило описание снаряжения солдата — она упомянула белый по­ясной ремень, которых у наших военнослужащих, прини­мавших участие в учениях, не было. Обратил внимание польских коллег на это сомнение. При проверке выясни­лось, что заявительница вместе со своей взрослой дочерью сама убила мужа и отца как надоевшего семье пьяницу.

Б качестве члена Политбюро ЦК КПСС министр оборо­ны Д.Ф. Устинов после учений официально возглавил со­ветскую партийно-правительственную делегацию в ПНР.

Думаю, что в этой связи он проявил интерес к происходя­щим переменам в экономическом и политическом поло­жении в стране пребывания. С помощью Особого отдела Северной группы войск (начальник В.И. Петров) соответ­ствующий доклад по этому вопросу на следующий же день был подготовлен. Но министр посчитал доложенные соображения мрачноватыми и, по существу, усомнился в оценках. В свою очередь я твердо заверил его в полной достоверности и объективности изложенных сведений. На этом разговор в тот день завершился. Упреждая возмож­ные последствия, я связался по ВЧ с начальником 3-го Главного управления генерал-полковником Н.А. Души-ным и рассказал об указанном диалоге с маршалом, зая­вив, что с нашей стороны оснований тревожиться нет, так как все, о чем доложено министру, строго выверено. На­пряжение, однако, снял сам Дмитрий Федорович. Во вре­мя итогового разбора хода учений он в перерыве подошел к группе наших сотрудников и сказал мне, что встречался с Тереком (первый секретарь ЦК ПОРП), в разговоре с которым наша информация нашла полное подтвержде­ние. «Он мне сообщил даже больше», — сказал министр. Этот его жест на меня и моих коллег произвел сильное впечатление о порядочности маршала как человека. Я не раз мысленно возвращался к высказанным тогда сужде­ниям о глубоких общественно-политических переменах в Польской Народной Республике. Они оказались верны. Тенденции их развития привели к вводу в 1981 году воен­ного положения, а затем — в конце восьмидесятых — к при­ходу к власти «Солидарности» во главе с Л. Валенсой.

Спустя два года довелось участвовать в очередных круп­ных оперативно-стратегических учениях, проводимых Ге­неральным штабом, под названием «Зима-78» на Западном стратегическом направлении. Руководил учениями Мар­шал Советского Союза В.Г. Куликов, бывший в то время главнокомандующим объединенными Вооруженными Си­лами Варшавского Договора. Учения проходили на базе Группы советских войск в Германии и в печати не афиши­ровались. Это обстоятельство предполагало особую ответ­ственность контрразведывательной службы за обеспече­ние надежной секретности прорабатываемых на учениях проблем и вопросов. Несмотря на выделенную мне отдель­ную автомашину, маршал пригласил меня ездить с ним, чтобы иметь возможность более близкого общения и опе­ративного обмена информацией относительно складыва­ющейся обстановки по ходу учений.

Однажды наши маршруты разошлись. Группа руковод­ства во главе с маршалом из Вюнсдорфа поехала в район Дрездена, а мне нужно было быть в Магдебурге. Погода в те дни была на редкость неблагоприятной, на дорогах на­валило сугробы. В Магдебурге мне передали просьбу сроч­но выйти по ВЧ-связи на полевую оперативную группу Особого отдела 1 -и гвардейской механизированной армии для экстренного сообщения. Оказалось, что одна из авто­машин руководства учениями при следовании в сторону Дрездена из-за снежного завала столкнулась с автомоби­лем из ФРГ. Серьезно пострадали замначальника опера­тивного управления ШОВСа генерал-майор и два находив­шихся с ним офицера. Особисты получили сообщение от местной полиции и в числе первых прибыли на место про­исшествия. Они взяли под свою сохранность личные и слу­жебные документы пострадавших, включая оперативную карту с нанесенной обстановкой, ключи от сейфа. Карта в посторонние руки не попадала. Контрразведчики сопро­водили раненых в госпиталь, о происшествии сообщили мне. Я тут же позвонил маршалу. О случившемся он не знал, высказал беспокойство за сохранность секретной карты, но я снял его опасения. За время учений в течение пятнад­цати суток я постоянно общался с Маршалом Советского Союза В.Г. Куликовым и близко познакомился с ним, что помогало в последующей работе.

Хотел бы кратко остановиться еще на одном меро­приятии, в котором мне пришлось участвовать в непривыч-

ной для себя роли. Речь пойдет об опытных учениях, про­водимых на учебном центре Прикарпатского военного ок­руга, если не ошибаюсь, в 1978 году. Тогда в руководящих кругах Министерства обороны и Генштаба обсуждались проблемы частичной реорганизации в армии. Касалась она прежде всего Военно-Воздушных Сил и ПВО страны. Конкретно речь шла о целесообразности или нецелесооб­разности переподчинения истребительной авиации ПВО Военно-воздушным Силам. Мотивировка сторонников новшества сводилась к тому, что объединение истреби­тельной авиации ПВО и ВВС в руках единого командова­ния позволит существенно расширить возможности для создания авиационных группировок и маневрирования ими по нанесению ударов в зависимости от обстановки как по воздушному, так и наземному противнику. В ВВС предложение получило поддержку, и в этом была своя ло­гика. В войсках ПВО с таким подходом не соглашались, мотивируя это особенностями всей системы организации и функционирования взаимодействующих родов войск ПВО, при которых вывод истребительной авиации из еди­ного войскового механизма может иметь серьезные отри­цательные последствия. Обсуждались также другие пред­ложения относительно специальных войск, но развития они не получили. Проведение опытного учения должно было дать обоснованный ответ на обсуждавшийся так на­зываемый авиационный вопрос. Мое положение было до­вольно сложным. Единственно правильный подход, кото­рого я мог придерживаться как представитель независимого органа, виделся в четком фиксировании ар­гументации сторонников противоположных точек зрения без вывода со своей стороны. На мой взгляд, именно это интересовало руководство КГБ, чем я и занялся. Пришлось обратиться за помощью к участвующим на учениях изве­стным военачальникам Маршалу Советского Союза С.Л. Соколову, маршалам авиации Е.С. Савицкому, И.И. Псты-го, генерал-полковникам В.Я. Аболинсу, В.К. Пикаловуи другим, результатом бесед с которыми явилась краткая справка, доложенная Комитетом госбезопасности в Ц^{К К}ПСС.

Учение учением, а руководящее мнение влиятельного высшего командования — министра обороны маршала Д.Ф. Устинова и начальника Генштаба маршала Н.В. Стар­кова в пользу объединения уже было сформировано. Пос­ле ухода из жизни Д.Ф. Устинова и назначения мини­стром обороны Маршала Советского Союза С.Л. Соколова прежнее положение было восстановлено. Мне могут ска­зать — в какие сферы залез. А что оставалось делать, когда я получил такое указание от руководства КГБ.

Б 1976 году внимание мировой общественности было за­нято широко нашумевшей историей, связанной с переле­том в Японию советского самолета-перехватчика Миг-25П, пилотируемого военным летчиком старшим лейтенантом Беленко. Нашими официальными органами и средствами массовой информации перелет объяснялся отказом на са­молете навигационных приборов или непогодой, в резуль­тате чего летчик потерял ориентировку и совершил вынуж­денную посадку. Муссировались всякого рода другие домыслы и слухи, вплоть до того, что Беленко якобы ранее был завербован американской разведкой в качестве аген­та и угнал новейший самолет по ее заданию. Я с группой подчиненных офицеров непосредственно участвовал в опе­ративном расследовании данного происшествия и излагаю его во всех подробностях.

6 сентября 1976 года в 6 часов 45 минут старший лет­чик истребительного авиаполка 11-й Отдельной армии ПБ° старший лейтенант Беленко вылетел с аэродрома Соколовка Приморского края для выполнения полетно­го упражнения. Задание он должен был выполнять в зоне восточнее аэродрома без выхода к морю. На девя­той минуте с ним прекратилась радиосвязь, и из-за рез­кого снижения самолета прервалась радиолокационная проводка.

В 7 часов 11 минут радиолокационной станцией ПВО над морем, в 130 километрах от береговой черты, на высоте четырех тысяч метров была зафиксирована неопознанная цель, уходящая в сторону японских островов, с набором высоты, проводка которой прекратилась в связи с выходом из зоны обнаружения.

В 9 часов 15 минут японское радио передало, что само­лет Миг-25П, пилотируемый советским летчиком Беленко, совершил посадку в аэропорту Хакодате (остров Хоккай­до) . Летчик заявил, что он совершил посадку из-за нехват­ки горючего. При этом не подпускал к самолету посторон­них лиц, сделал три предупредительных выстрела из пистолета, вырвал фотоаппарат и засветил пленку у япон­ца, пытавшегося фотографировать самолет. Затем сдался полиции и попросил зачехлить истребитель. Впоследствии японскими властями было сделано официальное уведом­ление, что Беленко попросил политического убежища у аме­риканцев. 9 сентября он был вывезен в США. Самолет был разобран, подвергнут детальному изучению японскими и американскими специалистами и возвращен в СССР 15 ноября 1976 года.

Виктор Иванович Беленко, русский, член ЮТСС, родил­ся в 1947 году в городе Нальчике в рабочей семье. Ввиду развода родителей в двухлетнем возрасте был оставлен ма­терью и воспитывался у родственников, а затем у отца с мачехой.

В 1965 году окончил среднюю школу с серебряной меда­лью. До призыва в армию работал на предприятиях Омска. В течение одного семестра учился в Омском медицинском институте, одновременно занимался в аэроклубе ДОСААФ. В 1967 году поступил в Армавирское высшее училище лет­чиков , которое успешно окончил в 1971 году. В этом же году женился, жена — медицинский работник, в 1973 году у них родился сын.

По окончании училища Беленко был направлен летчи­ком-инструктором в Ставропольское авиационное учили- ще, откуда в 1975 году переведен на Дальний Босток в бое­вой авиационный полк (по его желанию). Б служебных ха­рактеристиках и аттестациях на всем протяжении службы в армии характеризовался положительно. Избирался чле­ном комсомольского и партийного бюро, а в последнем ме­сте службы — заместителем секретаря партийного бюро эскадрильи.

В целях всестороннего изучения его личности были опрошены сто шестнадцать человек из числа родственников и сослуживцев. Через специалистов изучались обстоя­тельства, связанные с подготовкой и условиями полета, а также техническое состояние самолета. Собраны данные о состоянии здоровья, взаимоотношениях с командовани­ем и в семье, морально-политических качествах, отноше­нии к советской действительности, буржуазному образу жизни. При этом данных об изменнических намерениях не поступало. Не было отмечено, чтобы он интересовался уровнем жизни на Западе, в частности американским. Среди своего окружения осуждал бывшего летчика-ин­структора Армавирского училища Сафронова, перелетев­шего в Иран в 1973 году.

Со слов жены, передач зарубежных радиостанций не слушал сам и не разрешал слушать ей. Запретил перепи­сываться со школьной подругой, которая вышла замуж за иностранца и проживала в Италии.

У советских представителей, беседовавших с Беленко в Вашингтоне, сложилось впечатление, что его заявление о том, что он добровольно обратился с просьбой предоста­вить политическое убежище в США, носило характер за­ученных трафаретных фраз, подсказанных американцами. При этом никаких антисоветских заявлений не делалось. Вместе с тем стало известно, что Беленко однажды выска­зал недовольство условиями жизни летного состава, нерег­ламентированным рабочим днем, частой отменой выход­ных. При этом он говорил, что американские летчики заняты по службе меньше.

В ходе проверки среди его связей был установлен жи­тель Магаданской области Гусаков по прозвищу Монах, 1906 года рождения, осужденный в 1939 году по статье 58-10 УК РСФСР на десять лет ИТЛ. Беленко во время своих очередных отпусков, выезжая к родственникам в Магаданскую область, проводил у него одну-две недели, вместе охотились, ловили рыбу. Рассказывал сослужив­цам, что Гусаков обижен на советскую власть, из-за чего остался жить в тайге. Установили, что Гусаков являлся малограмотным религиозным человеком и вряд ли мог оказать влияние на формирование у Беленко враждеб­ных взглядов.

Не были подтверждены муссировавшиеся на Западе различные инсинуации о том, что Беленко до побега был завербован американской разведкой. По-видимому, они были сделаны в пропагандистских целях.

По сообщению Главного разведывательного управления Генштаба, факт посадки советского самолета для амери­канского военного персонала в Японии оказался неожи­данным. Первый доклад об этом в штаб командования ВС США в Тихоокеанской зоне, со ссылкой на японские ис­точники, был сделан лишь через три с половиной часа пос­ле приземления самолета. Встреча Беленко с представите­лями США в Японии состоялась лишь 8 сентября 1976 года на авиабазе Футю близ Токио.

Прямых данных, указывающих на возможные корыст­ные мотивы перелета, получено не было. Корыстолюбия за ним не замечалось, тяги к накопительству не проявлял. Материальным положением семьи был удовлетворен.

Полученные в ходе оперативного расследования дан­ные в своей совокупности не давали оснований полагать, что Беленко совершил перелет за границу, руководствуясь корыстными побуждениями.

Глубокой проработке были подвергнуты вопросы, свя­занные с возможностью вынужденной посадки Беленко в Японии. Для этого имелись веские основания. ^Он не имел теоретической подготовки по ориентирова-нию над морской поверхностью. Налет на Миг-25П был небольшим (около восьми часов). Над морем совершил толь­ко три полета и мог потерять ориентировку, если оказался бы по каким-то причинам над морем.

Потеря ориентировки могла явиться результатом отка­за соответствующих приборов. В ВВС и ПВО имели место факты, когда опытные летчики при отказе приборов теря­ли ориентировку.

Заблудившись над морем, он мог совершить посадку в Японии из-за нехватки горючего.

По некоторым данным, американцы якобы применяли для дезориентирования бортовой радиолокационной сис­темы самолетов и летчиков специальные технические сред­ства. На Дальнем Востоке имели место факты вмешатель­ства иностранных разведывательных средств в управление полетами самолетов.

На возможность вынужденной посадки указывало так­же необычное поведение Беленко в аэропорту Хакодате (стрелял из пистолета, не разрешал фотографировать, тре­бовал зачехлить). Обращало на себя внимание отношение к нему японских полицейских, которые при вывозе с аэро­дрома одели на его голову мешок, грубо вталкивали в ма­шину. Встреча с ним советскому представителю была раз­решена спустя три дня. По его мнению, Беленко был подвергнут обработке наркотическими средствами или на­ходился в алкогольном опьянении.

Заключения специалистов, объективные данные при­боров, выводы о техническом состоянии систем и аппара­туры самолета свидетельствовали о том, что вынужденная посадка Миг-25П в Японии была маловероятной. Полет со­вершался в простых метеоусловиях. Береговая линия со всех высот просматривалась отчетливо. Летчик мог видеть солнце и ориентироваться по нему.

Пилотажно-навигационное оборудование, командная и связная радиостанции, топливная система самолета были

в исправном состоянии. Клких-либо признаков того, что бортовое оборудование выходило из строя и было восста­новлено японцами, при осмотре самолета не обнаружено.

Расчет расхода топлива на Миг-25П с учетом его реаль­ной стопроцентной заправки по профилю и маршруту по­лета показывал, что возврат самолета на свой аэродром был возможен сразу от береговой черты Японии.

Из заключения экспертной комиссии из числа веду­щих военных и гражданских специалистов по радиолока­ционным и навигационным системам, других докумен­тальных материалов вытекало, что полет, как видно, проходил без воздействия специальных технических средств противника. Фактов вмешательства неизвестной радиостанции в систему управления наших самолетов 6 сентября не отмечалось.

По заключению ГНИЙ ВВС, исследовавшего объективные данные системы автоматической регистрации полета (САРП), возвращенной японцами вместе с самолетом, Беленко прак­тически держал прямой курс на острове Хоккайдо и не делал никаких разворотов. Экспертизой подтверждено, что пленка САРП принадлежала его самолету.

Системой САРП также зарегистрировано, что Беленко ушел из учебной зоны в сторону моря, резко снизившись до 250 метров. На этой высоте он летел над морской поверх­ностью от береговой черты СССР примерно 130 километ­ров. Такие действия пилота, по мнению специалистов, мог­ли свидетельствовать о его стремлении уйти от радиолокационного сопровождения.

На квартире Беленко была обнаружена рукописная схе­ма с цифрами на отдельном листе. По заключению графи­ческой экспертизы, схема исполнена им. Специалисты, проводившие навигационно-штурманскую экспертизу, сделали вывод, что схема представляет собой прокладку маршрута полета самолета Миг-25П от аэродрома Соко-ловка до аэродромов Титосе и Муроран (Япония) из расче­та восьмидесятипроцентной заправки самолета топливом, то есть такого его количества, которое обычно планирова­лось для полетов Миг-25П в простых метеоусловиях.

Личные документы Беленко (свидетельство летчика-ин­структора 1-го класса, аттестат зрелости, диплом об окон­чании военного училища, свидетельство о рождении) сре­ди его вещей и у родственников не обнаружены, хотя по сообщению жены они находились в их квартире.

В сообщении иностранной прессы отмечалось, что Бе­ленко возвращены изъятые у него при задержании поли­цией документы, среди которых находится свидетельство о рождении. Можно полагать, что все эти документы Бе­ленко взял с собой.

Всестороннее изучение личности Беленко, его поведе­ния на службе и в быту показало, что у него неоднократно складывались острые конфликтные ситуации с командо­ванием. Так, в период службы в Ставропольском авиаци­онном училище он выражал настойчивое желание уйти с инструкторской работы и в связи с этим изыскивал раз­личные возможности для перевода в боевой полк. Однако эти попытки успеха не имели, так как командование, как правило, летчиков-инструкторов из училища в войска не отпускало. По этой причине он стал проявлять недоволь­ство и резко обострил отношения с командирами. В 1975 году обратился с рапортом к начальнику училища с просьбой уволить его из Советской Армии, мотивируя тем, что не желает служить с командирами, которые постоянно злоупотребляют спиртными напитками (частично соответ­ствовало действительности). Вскоре после этого замести­тель командира полка, фамилия которого фигурировала в рапорте Беленко, в присутствии других летчиков, найдя предлог, отругал его и объявил, что он командиром звена назначен не будет. Беленко отреагировал на это болезнен­но, повел себя вызывающе. Обратившись лично к началь­нику училища, в категорической форме потребовал пере­вода в войска либо увольнения из Советской Армии. Последний, усмотрев в поведении аномалию, отстранил его

от полетов и направил на психологическое и психиатри­ческое обследование, что вызвало у Беленко глубокую оби­ду. При обследовании он был признан здоровым и годным к дальнейшей службе. Одновременно психологами были отмечены такие личностные черты, как впечатлительность, неудовлетворенность собой, склонность к волнениям, не­рвозность, скрытность, склонность к непреклонности и кри­тичности взглядов. Отмечено также наличие таких психо­логических признаков, которые «характерны для лиц с выраженными тревожно-мнительными чертами, со склон­ностью к самобичеванию, "пережевыванию" различным проблем, к болезненному самонаблюдению».

По заключению психиатра, возникшая ситуация отно­сится к категории психотравмирующих, что в конечном счете приводит к возникновению невроза или иного болез­ненного процесса.

Вскоре Беленко был переведен в боевой полк на Даль­ний Восток. По прибытии в Приморье командованием авиа­ции армии ПВО ему было обещано, что при первой же воз­можности он будет выдвинут на должность начальника штаба эскадрильи.

За первые полгода службы на новом месте Беленко за­рекомендовал себя с положительной стороны, успешно прошел курс переподготовки на новом для него типе само­лета Миг-25П, был назначен исполняющим обязанности начальника штаба эскадрильи, избран заместителем сек­ретаря партийного бюро эскадрильи. ^К служебным обя­занностям относился добросовестно. Недовольства своим положением или неустроенностью не высказывал, и на первых порах отрицательных проявлений в его действиях не отмечалось.

Примерно с июля 1976 года стали замечаться страннос­ти в его поведении. Он стал нервозным, взвинченным. Бо­лезненно переживал задержку с присвоением очередного воинского звания капитан и с назначением на обещанную при переводе должность начальника штаба эскадрильи, постоянно стал конфликтовать с командованием, при этом проявлял невыдержанность и озлобленность. По поводу недостатков в службе говорил с выраженной злостью.

На протяжении августа 1976 года вопрос о назначении на должность и присвоении очередного звания Беленко неоднократно пытался решить непосредственно через ко­мандира полка, начальника политотдела, штурмана полка, командира эскадрильи. По мере того как эти попытки ре­зультатов не приносили, он становился все более озлоблен­ным, невыдержанным, взвинченным. Взаимоотношения с командованием еще больше обострились в первых числах сентября. Так, 3 сентября 1976 года Беленко в состоянии крайней возбужденности, встретив в коридоре штаба ко­мандира полка Шевцова, в вызывающей форме потребо­вал ответа, почему ему не присваивают очередное воин­ское звание, не назначают на обещанную должность и не дают летать (его не включили в план полетов на 6 сентяб­ря) . Командир, возмутившийся фактом обращения к нему в коридоре и самой постановкой вопросов, сделал замеча­ние, но частично ответил ему. Однако его ответами Белен­ко удовлетворен не был.

4 сентября во время классных занятий командир полка в присутствии офицеров возвратился к заданным ему на­кануне Беленко вопросам и на каждый из них обстоятель­но дал разъяснения. Присутствующими офицерами было понято, что командир расценивает действия Беленко как проявление карьеризма. Последний, обидевшись на Шев­цова, вспылил и демонстративно ушел с занятий домой. В этот же день отказался выполнить указание командира эс­кадрильи заступить ответственным дежурным, мотивируя тем, что такие обязанности может исполнять только началь­ник штаба эскадрильи, которым он не являлся.

Очевидно, после случившегося Беленко, пытаясь выяс­нить возможную меру дисциплинарной ответственности за свое поведение, пользовался имевшимся у него дома дисциплинарным уставом и тогда же, то есть 4 сентября,

вероятно, произвел на листе бумаги штурманский расчет полета до острова Хоккайдо (указанная схема была обна­ружена при обыске на кухне его квартиры).

На 6 сентября, несмотря на конфликтную ситуацию, он был включен в плановые полеты и прибыл на аэродром. После первого тренировочного полета на «спарке» Белен­ко вновь обратился к командиру эскадрильи с обидой на задержку присвоения ему очередного звания.

^Когда он направлялся к боевому самолету для соверше­ния полета, один из летчиков обратил внимание, что Белен­ко был бледен, на лице и шее выступили красные пятна. После посадки в кабину, находясь в состоянии нервного возбуждения, дрожащими руками долго не мог присоеди­нить фишку радиостанции и смог сделать это только с по­мощью техника.

Предшествующая перелету Беленко его конфликтная ситуация с командованием была известна фактически всем офицерам, но никто из сослуживцев не оценил ее как возможную предпосылку к ЧП.

Материалы свидетельствовали о том, что у Беленко дей­ствительно имелись основания быть недовольным своим служебным положением. Срок выслуги в воинском звании старший лейтенант у него окончился 10 января 1976 года, однако до сентября звание капитан из-за нерасторопности командования он не получил. Обещанная должность на­чальника штаба эскадрильи давала ему право на поступле­ние в академию, куда он очень стремился. Однако увольне­ние прежнего начальника штаба затягивалось, в связи с чем Беленко не мог быть назначен на эту должность, хотя фактически исполнял ее с мая 1976 года. Кроме этого, у него не хватало налета часов для зачета двойной выслуги «год за два». Необходимо было набрать сорок часов, а у него насчитывалось лишь десять.

Имевшиеся на первоначальном этапе сомнения в пси­хической полноценности Беленко в последующем подтвер­ждения не нашли. Вне конфликтных ситуаций его поведе- ние было нормальным. Признаков даже временного рас­стройства психики не отмечалось. Эксперты пришли к вы­воду, что указанные особенности характера, хотя не укла­дывались в клиническую картину психопатии и не лишали Беленко способности отдавать себе отчет в своих действи­ях и руководить ими, однако «в конфликтных ситуациях обострялись».

На основании изложенного в своем заключении мы с коллегами сделали вывод о том, что характерная для Бе­ленко взрывная нервно-психическая возбудимость могла оказать воздействие на решение совершить перелет в Япо­нию. Оно было, по-видимому, принято в период наиболь­шего обострения отношений с командованием, то есть 4 — 6 сентября 1976 года.

По мнению одного из ведущих советских психотерапев­тов профессора Рожнова, Беленко можно отнести к типу ис­терических психопатов, которым присущи необдуманные поступки и действия, о чем они впоследствии сожалеют.

Таким образом, для нас было совершенно ясно, что пе­релет совершен умышленно, хотя и без прямых изменни­ческих намерений. На действия Беленко в решающей сте­пени повлияли отрицательные черты его характера: эгоистичность, повышенная самооценка, обидчивость, раз­дражительная злобность, которые обострились в конфлик­тной ситуации. Тем не менее Беленко отдавал отчет своим действиям. Скажу прямо, такое заключение, несмотря на предельную убедительность, моим непосредственным на­чальникам не понравилось, в связи с чем мне пришлось выслушать немало резких выражений в свой адрес.

Некоторые спрашивают, а почему, посадив самолет на Хакодате, Беленко не подпускал к нему японцев и стрелял из пистолета. Ответ простой: он хотел передать его амери­канцам, в чем он сам позднее признавался. Лучший по тем временам в мире самолет-истребитель был вывезен в США, разобран, что называется, по косточкам, тщательно иссле­дован, после чего возвращен в Советский Союз. ^Кроме морально-политического урона и больших мате­риальных потерь, мы понесли огромный ущерб в оборо­носпособности страны, так как потребовалась форсиро­вать замену радиотехнической аппаратуры системы распознавания «свой — чужой» по всей стране. (Речь идет о замене аппаратуры «Кремний» на «Пароль». Последняя к 1976 году была уже разработана и запущена в серийное производство.)

Какова дальнейшая судьба Беленко? Мне трудно отве­тить на этот вопрос. Вначале имелась возможность отсле­живать публикации западных средств массовой информа­ции, кое о чем сообщало ГРУ Генштаба. Американцы вывозили Беленко на один из авианосцев, дали возможность полетать на палубных самолетах, знакомили с бытом свое­го летного состава, не похожего на жизненные условия на­ших летчиков, и т.п. В США Беленко был включен в число специалистов сформированной ЦРУ оперативно-исследо­вательской группы, занимавшейся изучением магнитофон­ных записей переговоров советских летчиков с землей во время инцидента с корейским пассажирским самолетом, сбитом на Дальнем Востоке в сентябре 1983 года. Амери­канцы возлагали большие надежды на Беленко как специ­алиста. Известно также, что в 1982 году Беленко связывал­ся с сотрудниками советского военного атташата в США по вопросу возвращения на Родину. Однако по неизвест­ным причинам своего намерения до конца не довел.

Бывший председатель КГБ В.А. Крючков, выступая по телевидению, на заданный вопрос относительно дальней­шей судьбы Беленко в США ответил, что, по его сведениям, он умер.

По результатам разбирательства были сделаны серьез­ные практические выводы.

Не успели улечься страсти вокруг перелета в Японию Беленко, как поступило донесение о том, что в воздушной армии в Закавказье при плановых полетах в районе гос­границы на аэродром базирования «Насосная» близ Баку не возвратился самолет-разведчик Миг-25Р. Распоряже­ние руководства не заставило себя ждать: немедленно вы­лететь на место происшествия, разобраться, что произош­ло, и доложить. При этом руководство, как я понял, опасалось самого худшего, не исключая перелета в сопре­дельную страну. Главком ВЕС маршал авиации Ефимов на­правил на аэродром «Насосная» своего заместителя и вы­делил для нас транспортный самолет Ту-134.

По прибытии на место мы сразу же приступили к изуче­нию обстоятельств, связанных с потерей самолета-развед­чика. ^К утру следующего дня картина происшествия в об­щих чертах стала проясняться, и мы могли сказать, что перелет за границу исключался, так как летчик погиб. При­чина для авиации, как зачастую бывает, оказалась баналь­ной. Неожиданно резко испортилась погода. Подул силь­ный низовой ветер. Из промышленной зоны поселка Насосная в сторону аэродрома потянуло густым дымом за­водских труб, видимость на взлетно-посадочную полосу закрылась. Б воздухе в это время находилось четыре само­лета, отрабатывавших учебно-боевую задачу вблизи госгра­ницы. Два из них сразу же были направлены для посадки на запасной аэродром, оставшихся, пока сохранялась час­тичная видимость, предполагалось посадить у себя. ^в рай­оне аэродрома они появились, следуя друг за другом с не­большим интервалом. Первый полосу видел и отрабатывал посадку самостоятельно, для второго аэродром оказался закрытым, и он действовал по командам с земли. В этот мо­мент роковую ошибку допустил руководитель полетов: он перепутал позывные номера этих самолетов. Увидев визу­ально первый из них, посчитал его за другой и стал давать ему указания на снижение. В результате пилот, действо­вавший вслепую, был загнан в Каспийское море. Останков самолета и летчика не нашли, что очень беспокоило коман­дование. Я не знал тогда, что пособие и пенсия для семьи погибшего летчика не назначаются, пока отсутствуют ве­щественные доказательства. Комиссии предъявили какие-

то летные ботинки, якобы вынесенные на берег. Еспчтпси-но, никто против этого не возражал. Но каким бесчолпнгч-ным было указанное положение!

У русских людей есть поговорка: «Обжегшисыт моло­ке, дуешь на воду». Не помню точно, в каком году это случ и* лось, скорее всего, в 1977-м. Из того же Закавказского по­енного округа поступило сообщение, что на аэродроме совместного базирования в Тбилиси якобы имела место попытка вооруженного захвата секретного боевого верто­лета Ми-24. Тут уж рассуждать не приходится, надо лететь в Закавказье. Но на самом деле происшествие выглядело совсем не так, как было сообщено вначале на основании непроверенных данных.

На тбилисском аэродроме ГВФ размещалась авиа­эскадрилья ВВС с обслуживающей ее отдельной ротой аэро-дромно-технического обеспечения. Вертолет Ми-24 нахо­дился на стоянке под охраной часового. Предпосылкой к происшествию явилось отсутствие в роте элементарного воинского порядка и дисциплины. Процветала «дедовщи­на». Старослужащие издевались над молодыми солдатами, свободно покидали казарму, заводили неделовые отноше­ния с местными жителями, напивались у них чачи (грузин­ская самогонка), хулиганили. Об всем этом, а также о гру­бых нарушениях в караульной службе сотрудник Особого отдела только за последние восемь месяцев представил ко­мандованию на уровне военного совета воздушной армии пять тревожных письменных информации, но положение в роте не менялось, что в конце концов и привело к траги­ческим последствиям. В тот злополучный день два «быва­лых» солдата, находясь в состоянии сильного алкогольно­го опьянения, решили навестить своего земляка, охранявшего вертолет. В нарушение устава последний сво­бодно допустил их к своему посту, за что и поплатился. При­бывшие отобрали у него оружие и в пьяном угаре случайно или преднамеренно застрелили его. Недалеко от этого ме­ста косил траву офицер с малолетним сыном. Услышав стрельбу, он оставил ребенка и побежал к вертолетной сто­янке, но был также застрелен. Сынишка кричал ему, чтобы он не ходил туда, но отец пренебрег опасностью. Преступ­ники, по-видимому, искали на борту вертолета спирт, за­тем бросились бежать. На их пути случайно оказались два милиционера на мотоциклах. Они также попали под авто­матную очередь и погибли. Утром следующего дня солдат нашли — один повесился, второй застрелился сам.

По обыкновению, перед возвращением в Москву зашел к командующему войсками округа, чтобы проинформиро­вать его об обстоятельствах случившегося. РСогда зашла речь о вопиющих беспорядках в аэродромной роте, командую­щий недовольным тоном бросил реплику: «А где был Осо­бый отдел?» —«Наш оперативный сотрудник находился там, где ему положено, — парировал я. — Вы, может быть, считаете, что неоднократных письменных информации Особого отдела, касающихся такого подразделения, как рота, на уровне военного совета армии, который, кстати, не реагировал на них, для командования недостаточно ? Надо бы учитывать и другое, что у этого оперработника кроме эскадрильи и роты в оперативном обслуживании находит­ся еще десять войсковых объектов, разбросанных за пре­делами города в разных направлениях. Так что дел у него хватает. К. тому же у него нет автотранспорта». Такой вот получился острый разговор с командующим.

Авиационная тематика в текущей служебной деятель­ности в центральном аппарате коснулась меня еще одной, на сей раз загадочной стороной. Я был включен от КГБ в состав комиссии, расследующей нарушение северо-запад­ной воздушной границы Советского Союза южнокорейс­ким пассажирским лайнером «Боинг». Об этом событии открыто не сообщалось. Лишь в 2002 году была сделана передача по телевидению, которую, к своему сожалению, я успел увидеть только в конце. Попытаюсь рассказать о происшедшем так, как мне запомнилось, без деталей. Са­молет имел на борту около двухсот пассажиров и совершал

рейс через Северный полюс по маршруту Париж—Анко-ридж (Аляска) — Токио — Сеул. Однако над полюсом вместо того, чтобы продолжить полет по прямой, совершил поворот на девяносто градусов вправо, прошел над Баренцевым мо­рем, пересек близ Мурманска береговую черту Кольского полуострова, глубоко проник в Карелию и продолжал полет в общем направлении на Ленинград. С момента нарушения воздушного пространства Советского Союза навстречу ему несколько раз вылетали истребители-перехватчики, пода­вали ему сигналы следовать за ними («покачивание плоско­стями») для посадки («клевки носом»). Летчик все это видел, кивал головой, но не реагировал. Затем, явно намереваясь уйти от сопровождения, повернул в сторону финляндской границы, до которой оставалось шесть минут полета. В этой ситуации было принято решение принудить нарушителя к приземлению силой. В результате применения истребите­лем штатного оружия «Боинг» получил повреждения и со­вершил вынужденную посадку на льду озера, при этом два человека погибли. Все пассажиры перепились, и их вывез­ли в ближайший поселок, разместили в гостинице, позабо­тились об удобствах. Затем вместе с членами экипажа, кро­ме командира, передали американцам, прилетевшим за ними в Мурманск на своем самолете. Какая же цель преследова­лась организаторами указанной провокации? Разведыва­тельной аппаратуры на борту обнаружено не было. Навига -ционные приборы «Боинга» работали исправно. Пилот был опытный. Может быть, на фоне «холодной войны» кому-то понадобился очередной крупный скандал с обвинениями н наш адрес. Этого исключать нельзя, как нельзя пренебречь тем, что такой бесчеловечной акцией преследовалась цель вскрытия советской системы противовоздушной обороны н стратегически важном регионе. Во всяком случае, точки и этой истории, по-моему, еще не расставлены. Можно по­смотреть на этот инцидент, правда задним числом, в свете случившегося в Нью-Йорке 11 сентября 2001 года, когда пас­сажирские самолеты использовались террористами. Меж- ду указанными событиями обнаруживается определенная аналогия, наводящая на размышления.

В состав расследующей комиссии от Министерства обо­роны входили представляющие ПВО и ВВС маршалы авиа­ции Е.Я. Савицкий и И.И. Пстыго, с которыми мы работа­ли, в тесной связке. Разногласий в оценках не имелось. Правомерность решения командования соответствовала нормативным документам. О происшедшем в хронологи­ческой последовательности мною было доложено шифро-телеграммой председателю КГБ Ю.В.Андропову, по распо­ряжению которого она была разослана по списку номер 1 для первых лиц, включая Л.И.Брежнева. «С выводами со­гласен», —написал он свою резолюцию на шифровке. Вэтих словах, по существу, содержалась положительная оценка как действий военных, так и проведенного расследования Минобороны и по линии Комитета госбезопасности.

Следующий эпизод, который хотелось бы осветить, так­же характерен своей необычностью, хотя совсем иного свойства. Произошел он в мотострелковом полку Централь­ной группы войск на территории Словакии. В один из пар­ковых дней по обслуживанию техники двое срочнослужа­щих—командир и механик-водитель боевой машины пехоты (БМП), на которой имелся полный комплект бое­припасов, самовольно выехали на ней, проломив деревян­ный забор, за пределы части. Рядом, по реке Дунай, прохо­дила госграница с Венгрией, недалеко было до Австрии. Мост через реку удалось перекрыть, однако это было сла­бым утешением. Что они могли натворить в дальнейшем, какую цель преследовали, приходилось только гадать. Во всяком случае, следовало исходить из худшего. Министр обороны направил на место происшествия заместителя начальника Генштаба генерал-полковника В.Я. Аболинса на своем самолете Ту-134. Он взял с собой нескольких стар­ших офицеров. Я присоединился к нему с направленцем по Особому отделу ЦГВ капитаном И.И. Гореловским (ныне генерал-полковник, заместитель руководителя Службы

внешней разведки Российской Федерации; в 1976 году мы выезжали вместе в Польшу на учения «Щит-76»).

Беглецов с помощью чехословацких коллег обнаружи­ли сравнительно быстро. Без сопротивления уже через не­сколько часов они были возвращены в часть, хотя шума было, конечно, наделано много. Признаков государствен­ного преступления в их действиях не содержалось. Свой поступок объясняли несерьезной шалостью и бахваль­ством, совершенным «на спор» между собой. Все обстоя­тельства были тщательно перепроверены и свидетельство­вали об объективности их признания.

Об указанном происшествии можно было, наверное, забыть, если бы наш полет в Братиславу проходил в нор­мальных погодных условиях. Дело в том, что при подлете к пункту погадки облачность полностью закрыла принимаю­щий аэродром и была настолько густой, что полоса совер­шенно не просматривалась. Иначе говоря, видимость ока­залась нулевой. Сидя в салоне у бортовых иллюминаторов, мы увидели землю не более как в пяти метрах от нас. Само­лет в это время накренился набок и консолью правого кры­ла почти что цеплялся за бетонное покрытие аэродрома. Лет­чик успел мгновенно выровнять его и за доли секунды дожать до касания колесами полосы. «Я ему сейчас задам», — непроизвольно вырвалось у Аболинса в адрес пилота, на что я заметил, что вряд ли это нужно делать, ведь мы все-таки сели благополучно. Подкатили трап, открыли выходной люк. Из кабины вышел пилот — молодой подполковник, бледны и как полотно, с крупными каплями пота на лбу. Он приложил дрожащую руку к головному убору и по форме доложил о прибытии в Братиславу. «Ну, ты ас, ты молодец», — эмоцич >• нально похвалил его Аболинс и направился к выходу. 11л мой вопрос, что произошло, он ответил: «Товарищ гонсрял, служба аэродрома назвала высоту облачности двести мет­ров, я сажусь без проблем при ста, здесь же «молоко» нисп-ло прямо на земле». Это было действительно так. Очортшши ближайших аэродромных построек, расстояние до которых не превышало 200 метров, из-за сплошного густого тумана еле просматривались. «Мы использовали единственный шанс из десяти тысяч», — заявиллетчик. Осознание того, что вероятность катастрофы была почти неминуемой, дошло до нас позднее, когда узнали, что аэродром в Братиславе не имел технического оснащения для «слепой» посадки.

Делясь воспоминаниями о своей будничной работе, хотел бы остановиться на своеобразном происшествии, которое произошло на советско-турецкой границе в канун 1979 года. Куратором особых отделов по линии погранвойск являлся в то время мой коллега, ныне покойный контр-адмирал П.Х. Романенко, но он болел, поэтому для разбирательства со слу­чившимся поручили выехать мне. Оперативную группу от командования возглавил начальник главного управления по­гранвойск генерал армии Бадим Александрович Матросов. Добирались до места происшествия, что называется, на пе­рекладных. До Баку—на рейсовом самолете ГБФ, оттуда в Тбилиси на военном борту, затем автомашинами в Ахалцихе, где сделали двухчасовую остановку в погранотряде и оттуда направились через Ахалкалаки в расположение 8-й погран­заставы Закавказского пограничного округа. ^К Ахалцихе подъезжали как раз в момент наступления Нового года. Над городком сверкали красочными огнями тысячи запускаемых ракет, бурно ликовали местные жители.

В Москве для встречи Нового года мы с женой пригласи­ли к себе родственников и друзей, но я мог лишь мысленно поздравить всех их, сожалея, что не удалось с ними встре­титься за праздничным столом, как хотелось. Теперь меня заботило другое. Причиной внезапной поездки явилось то, что, по сообщению из Тбилиси, вечером 30 декабря на сопредель­ную сторону, в Турцию, уехал на автомашине УАЗ с водите­лем начальник Ахалкалакинской пограничной заставы стар-шийлейтенант Серов. Границу он зналхорошо, заблудиться не мог. Поэтому оставалось единственное предположение о его умышленном уходе на сопредельную сторону. Следы от колес уазика вели в направлении турецкого поста. Линия гос-

границы пролегала по маленькому ручью, через который был перекинут деревянный мостик. На нем обнаружили восемь стреляных гильз от охотничьего ружья двенадцатого калиб­ра. Расстояние от этого места до турецкого погранпоста со­ставляло около трехсот метров, до нашей заставы - около ки­лометра. Опрошенные сослуживцы рассказали, что Серов с утра 30 декабря выезжал на том УАЗе на левый фланг охра­няемого участка для контроля за несением службы и попутно намеревался пострелять к празднику зайцев. Возвратился в четвертом часу дня заметно выпившим. Жена рассказала, что за обедом он выпил еще, переоделся, взял с собой новую бу­тылку водки и куда-то уехал. С тех пор его никто не видел. Бремя близилось к вечеру, быстро темнело. Но постовой на заставе зафиксировал, что от турецкого поста около семи ве­чера отъехала машина с включенными фарами и направи­лась в глубь турецкой территории. Дорога на этом участке проходила вверх по открытому склону, и свет фар четко про­сматривался. Затем, на полдороге, фары погасли. Сопостав­ление по времени не исключало, что это мог быть УАЗ Серо­ва. Однако турецкие власти хранили молчание, и никаких заявлений с их стороны не было.

Собирая по крупицам сведения, характеризующие Се­рова, я посчитал нужным еще раз более обстоятельно по­беседовать с теми военнослужащими, с которыми за пос­ледние дни он близко общался. Среди них оказался шофер другого уазика, который рассказал, что 27 декабря Серов выезжал с ним на линию границы и встречался на мостике с начальником турецкого поста. Тот передал ему какой-то пакет. На обратном пути Серов пояснил, что турецкая сто­рона прислала поздравление с Новым годом для нашего начальника погранотряда. Значит, сказал он далее, нам тоже надо бы как-то их поздравить. «Так вот в чем дело!»—-осе­нила меня внезапная мысль. Бедь Серов, находясь под силь­ным подпитием, скорее всего, поехал к туркам поздравить их с Новым годом, и с ним что-то там произошло.

Я сразу же направился к В .А. Матросову и рассказал ему о возникших предположениях, подчеркнув при этом, что ника- ких признаков, дающих основания подозревать Серова в из­меннических намерениях, не выявлено. Что же касается на­званного варианта, то, судя по обстоятельствам, он вполне реален. Так оно и оказалось в действительности. На четвер­тые сутки Серова с охотничьем ружьем, водителя с автома­том и автомашину турецкие власти через Анкару возвратили советским представителям. К.аких-либо дипломатических и иных осложнений инцидент не вызвал. Сам Серов по возвра­щении на заставу пояснил, что когда через него турки пере­дали письменное новогоднее поздравление от своего погран-комиссара, то он посчитал нужным ответить им тем же. Вечером 30 декабря он попытался вызвать старшего турецко­го поста на нейтральный мостик, чтобы распить с ним в честь наступающего Нового года бутылку водки по-русски. Однако турецкие пограничники на автомобильные гудки и сигналы фар не реагировали. Стремясь все же привлечь их внима­ние, Серов произвел несколько выстрелов из охотничьего ру­жья, но турки по-прежнему не показывались. Тогда Серов сел за руль уазика и вместе с шофером дважды объехал вок­руг их поста. Наконец у них зажегся свет, и из помещения вышли турецкий капрал и несколько аскеров с винтовками. С помощью выразительных жестов, указывая на луну и бу­тылку, Серов, как мог, втолковывал своему турецкому колле­ге, что хочет вместе с ним отметить наступление Нового года. Последний провел его в свою служебную комнату, выставил стаканы, разрезаллепешку для закуски, и за несколько минут водка, привезенная Серовым, была выпита. Уточняя детали указанной встречи, Серов, по его выражению, не забывал «о межгосударственном характере встречи» и разливал водку строго поровну. «Я за этим следил», — подчеркнул он. Но ту­рок оказался «слабак и быстро стал клевать носом». Сам же он выпил за этот день почти полтора литра водки, тем не ме­нее, с его слов, «на ногах держался прочно». Перед тем как зайти в помещение турецкого поста, Серов наказал шоферу «быть бдительнее», внимательно наблюдать за обстановкой и в случае опасности предупредить его. Водитель видел, что

сразу же вслед за этим турецкий аскер оседлал лошадь и ус­какал в глубь своей территории. Визит на турецкий пост длил­ся около получаса. Выйдя из помещения, Серов попрощался с турками и сел за руль уазика. С этого момента события стали развиваться непредвиденно. Турецкий капрал, показывая же­стами, что хочет проводить гостя, также уселся в машину и занял правое переднее сиденье. Водителю пришлось сесть сзади. Подле него, слева и справа, заняли места два рослых аскера с оружием. Серов завел машину и стал разворачивать ее по направлению к своей заставе. В этот момент капрал ух­ватился за руль и, преодолевая сопротивление Серова, вы­вернул передние колеса машины в сторону, противополож­ную от линии границы. При этом изображал руками, что им надо ехать к женщинам.

Проехав таким образом километра полтора, Серов, по его выражению, понял, что «турки его обошли», и попытался рез­ко развернуться назад. Но не тут-то было! На него всем телом навалился капрал, а сидевший сзади аскер с силой сдавил его шею, не давая возможности вести машину. Наш водитель кинулся на защиту начальника заставы. В завязавшейся по­тасовке одного аскера он сумел выбросить пинком из салона машины, но силы были неравными. Турки одержали верх и надели на них наручники. Затем они попытались завести за­глохший двигатель машины, но не справились с этим и даль­ше повели их пешком. При этом Серов, как он рассказал впос­ледствии, мгновенно отрезвел и осознал, что влип в крайне неприятную историю. Инструктируя своего солдата о его поведении на предстоящих допросах у турок, Серов предуп­редил его, чтобы тот не подписывал никаких бумаг, ни в коем случае не проговорился о системе охраны границы, ссылал­ся на непродолжительное пребывание на заставе и постоян­но требовал возвращения на Родину.

Надо сказать, что турецкая сторона в принципе отнес­лась к происшествию с пониманием, не стала нагнетать об­становку и через три дня передала «беглецов» нашему кон­сульству. По распоряжению председателя КГБ СССР КЗ.В. Андропова Серова перевели по службе в другой погра-нокруг на ту же должность без какого-либо взыскания. Бесе­дуя с ним после возвращения из Турции, я спросил, что он думает о своей дальнейшей судьбе. Серов потухшим голосом еле слышно произнес одно слово — «трибунал», а когда узнал о принятом решении, в его глазах показались благодарные слезы. Судьба Серова была мне небезразлична. К большому сожалению, он не смог преодолеть чрезмерного пристрас­тия к спиртному и в конце концов был уволен в запас.

Б апреле 1978 года по поручению руководства мне дове­лось участвовать в чекистском сопровождении рабочей по­ездки главы Советского государства Л.И.Брежнева по рай­онам Сибири и Дальнего Востока. Она проходила по Транссибирской железной дороге спецпоездом и была свя­зана с посещением военных объектов в Новосибирске, Чите и Хабаровске, куда я последовательно перемещался рей­совыми самолетами ГВФ. В поездке принимал участие ми­нистр обороны Маршал Советского Союза Д.Ф. Устинов. Наряду с мерами по обеспечению личной безопасности ох­раняемых лиц с учетом напряженных в то время отноше­ний с К.итаем, военной контрразведкой в практическом плане решались вопросы недопущения утечки информа­ции о проблемах оперативно-стратегической значимости, обсуждавшихся с военным командованием в регионе.

В ракетной части под Новосибирском был развернут для показа новейший подвижный ракетный комплекс страте­гического назначения, аналогов которому в мире не име­лось. Брежнев проявил большой интерес к его боевым воз­можностям и эксплутационным качествам. По его пожеланию ракетчики выдвинулись походной колонной за пределы объекта и с ходу привели комплекс в состояние полной готовности к боевому пуску ракеты, на что понадо­бились считанные минуты. Личный состав подразделения ракетчиков действовал слаженно и четко.

Леонид Ильич, хотя в этот день был не совсем здоров, выступил с краткой речью и поблагодарил солдат и офице-

ров за службу Родине. Министр обороны вручил им от его имени наручные часы.

В Чите программой предусматривалось участие главы го­сударства как Верховного главнокомандующего на заседа­нии военного совета Забайкальского военного округа. Пред­стояла также поездка в военный городок Песчанка в пригороде Читы, в котором Леонид Ильич в 1939 году прохо­дил четырехмесячную подготовку на сборах приписного состава в качестве военнообязанного командира танкового экипажа. Заседание военного совета проходило в нестан­дартном формате. Л.И.Брежнев начал с того, что разрешил всем курить, оговорившись, что ему самому врачи курить запретили, но ему очень приятен запах табачного дыма. Ку­рили, однако, только маршал Д.Ф. Устинов и командующий ЗабВО генерал армии П.А. Велик. По ходу своего доклада командующий к имеющемуся у него письменному тексту не обращался и пользовался только картами и схемами, ото­бражающими обстановку. При этом ему задавались уточня­ющие вопросы, высказывались альтернативные соображе­ния, происходил свободный рабочий обмен мнениями. В качестве предложения Велик высказался за целесообраз­ность учреждения на Дальнем Востоке главного командова­ния войсками на театре, мотивируя это большой простран­ственной удаленностью региона от центральных органов управления. Прообразом такого управленческого звена мог­ла бы быть ставка маршала А.М.Василевского, сыгравшая важную роль в войне с Японией 1945 года. Предложение было поддержано министром обороны. Леонид Ильич в зак­лючение ответил, что вопрос об образовании такой ставки заслуживает внимания и будет поставлен на рассмотрение Высшего военного совета страны. Как. известно, менее чем через год Главное командование войсками Дальнего Вос­тока было учреждено. Заседание военного совета в Чите в память об участии в нем Л.И.Брежнева завершилось груп­повым фотографированием его участников и стало одной из важных страниц в истории ЗабВО. В Песчанке Леонида ^Ильича ожидал сюрприз. В казар­менном помещении, в том самом, с которым была связана его предвоенная танкистская подготовка, политработники буквально за несколько дней создали довольно приличный музей, посвященный его службе в Забайкалье и участию в Великой Отечественной войне. В нем были собраны некото­рые личные вещи, предметы военного обмундирования, представлено много фотографий, включая его родных, а так­же сослуживцев по фронту. Отдельным разделом были пред­ставлены материалы о боях на «Малой земле». На видном месте был помещен большой портрет Леонида Ильича в тан­ковом шлеме довоенного образца, увеличенный с любитель­ской фотографии. Чтобы собрать все это, офицерам-полит­работникам пришлось спешно объехать его родные места и места работы в Днепропетровске, Молдавии и на казахстан­ских целинных землях. Часть экспонатов прислало Главное политическое управление Советской Армии и Военно-Мор­ского Флота. Леонид Ильич внимательно рассматривал каж­дый помещенный фотоснимок, поясняя, кто на нем изобра­жен, кто остался жив, как сложилась дальнейшая судьба его боевых друзей. Высказал мысль, что написанная им книга «Малая земля» имеет важное значение для воспитания мо­лодежи в духе патриотизма. Далее, обращаясь к сопровож­давшему его руководителю пресс-группы Л.М.Замятину, вы-разил пожелание, что целесообразно разыскать его фронтовые письма, которые, вероятно, сохранились у род­ных, и опубликовать их отдельным изданием. В завершение осмотра вручил музею экземпляр брошюры «Малая земля» с автографом: «Воинам-забайкальцам. Л.И.Брежнев».

Из военного городка Леонид Ильич уезжал в хорошем настроении. По всему было видно, что пребывание в Пес­чанке — памятном месте военной службы сорокалетней дав­ности — вызвало у него приятные ностальгические воспо­минания, чему он был по-человечески рад и растроган.

Очередным пунктом поездки являлся Хабаровск, куда я перелетел самолетом за двое суток до прибытия спецпо-

езда. Программой предусматривалось показное учение мотострелковой дивизии, усиленной армейской авиаци­ей, установками реактивных минометов и другими огне­выми средствами. Необычной особенностью этих учений являлось то, что НП для Верховного главнокомандующего в целях обзорной видимости был размещен, по существу, в непосредственной близости от боевых порядков «насту­пающих» частей. При этом по обороне условного против­ника реально велся плотный, массированный огонь из всех видов представленного вооружения.

Во избежание небрежности и других непредвиденных обстоятельств требовались четкая организация действий боевых частей, строжайшая дисциплина и контроль.

Учением руководил командующий войсками Дальнево­сточного военного округа генерал армии Иван Моисеевич Третьяк, которому Леонид Ильич выразил благодарность за умелую организацию и образцовое проведение учений. Одновременно за большой вклад в дело обеспечения обо­роноспособности и безопасности дальневосточных рубе­жей он наградил его Золотой медалью «Серп и Молот» Ге­роя Социалистического Труда (звание Героя Советского Союза Иван Моисеевич получил на фронте).

Рядом с НП была развернута армейская палатка и на­крыт праздничный стол для высоких гостей, но Леонид Иль­ич не стал задерживаться на полигоне и поспешил возвра­титься в Хабаровск, где предстояла рабочая встреча с краевым партийно-советским активом. На следующий день спецпоезд с главой государства отбыл во Владивосток.

По линии военной контрразведки на Тихоокеанский флот был командирован из Москвы контр-адмирал П.Х. Романен-ко, курировавший особые отделы Военно-Морского Флота. Мы с начальником Управления особых отделов Дальневосточного военного округа генерал-лейтенантом Н.А. Литвиновым вы­летели в Южно-Сахалинск, куда после Владивостока должны были прибыть самолетом с посадкой на военный аэродром «Со­кол» Л.И.Брежнев и Д.Ф. Устинов. В течение двух суток, имев- ^шихся в нашем распоряжении, совместно с руководителями областного Управления КГБ и Особого отдела общевойсковой армии, дислоцированной на Сахалине, были отработаны все необходимые мероприятия по обеспечению надежной безо­пасности охраняемых лиц как на аэродроме прибытия, так и по маршрутам передвижения и всем местам пребывания. О готовности к встрече по БЧ-связи я сообщил находившемуся в спецпоезде начальнику 9-го Управления КГБ генералу Ю.В. Сторожеву. Он поинтересовался состоянием погоды, на что я ответил, что направление и сила ветра в пределах допустимых значений и посадке не помешают, однако нижняя кромка об­лачности — около двухсот метров — у авиаторов вызывает бес­покойство из-за гряды сопок. Юрий Васильевич сказал, чтобы я не отходил от телефонного аппарата и ждал его звонка. Про­шло не более десяти минут, как он сообщил, что поездка на Сахалин отменена. Первого секретаря обкома партии ПА Ле­онова решение Брежнева огорчило. Он не скрывал, что рас­считывал попросить у него субсидии на строительство птице­фабрики в районе Южно-Сахалинска.

На этом моя миссия по сопровождению главы государ­ства при поездке в районы Сибири и Дальнего Востока завер­шилась. До вылета рейсового самолета в Хабаровск остава­лось около 7 часов, и Николай Александрович Литвинов пригласил меня проехать на ближайшую погранзаставу, что­бы ознакомиться с обстановкой и отдохнуть на природе. Учи­тывая, что последние рабочие дни были весьма напряженны­ми, предложение оказалось кстати. Впервые я смог принять участие в очень интересной подледной морской рыбалке. На кусочки разноцветного поролона активно ловилась крупная корюшка — зубатка, пахнувшая свежим огурцом. Я смог за пару часов поймать около ста рыбешек. Николай Александ­рович, имевший опыт, наловилвдвое больше. По местным мер­кам результат считался удачным. Сопутствовавшие эмоции за короткое время сняли всякую усталость. Командировка за­канчивалась на мажорных тонах.

Управление особых отделов КГБ по войскам Дальнего Востока

(1979-1984 годы)

За время работы в центральном аппарате мне пришлось выезжать в дальневосточные органы и в связи с другими обстоятельствами. Этого требовала сложная оперативная обстановка, вызванная напряженными в то время отноше­ниями с КНР, долго не утихающими со времен событий вок­руг острова Даманский на Амуре. Дело дошло до того, что с обеих сторон стали усиленно наращиваться войсковые груп­пировки. Активизировались разведывательно-подрывные устремления по отношению к Дальневосточному региону нашей страны. В связи с принятым решением о создании аппарата Главного командования, о чем я упоминал выше, прорабатывались практические организационные и опера­тивные мероприятия. Ставку разместили в Забайкалье, не­далеко от города Улан-Удэ. Главнокомандующим был назна­чен генерал армии, впоследствии Маршал Советского Союза Василий Иванович Петров, многие годы прослужив­ший в Дальневосточном военном округе и всесторонне знав­ший театр военных действий, членом военного совета стал Герой Советского Союза генерал-полковник Михаил Ива­нович Дружинин. По линии КГБ создавалось Управление особых отделов по войскам Дальнего Востока, начальником которого назначен был я. Приказ Ю.В.Андропова был крат­ким. В нем предписывалось:

«... В связи с созданием Главного командования по войс­кам Дальнего Востока образовать Управление особых от­делов по войскам Дальнего Востока. Управлению особых отделов по ВДВ подчинить Управ-ление особых отделов по Дальневосточному военному ок­ругу и Особый отдел по Забайкальскому военному округу. В оперативном отношении подчинить Особый отдел по Ти­хоокеанскому флоту.

По отношению к органам военной контрразведки иной подчиненности, расположенным в зоне ответственности, Управление особых отделов по ВДВ является старшим опе­ративным начальником».

В ночь с 6 на 7 марта 1979 года с подмосковного военного аэродрома Чкаловское стартовал курсом на восток самолет Ту-134 Министерства обороны. На его борту находилось шестнадцать генералов во главе с главкомом В.И. Петро­вым. В их числе был и я с направленцем от центрального аппарата военной контрразведки майором Виктором Нико­лаевичем Редченко. Вдвоем с ним мы начинали с азов комп­лектование и оперативное становление Управления особых отделов. Перед рассветом совершили посадку на полосе Улан-Удэнского авиационного завода. Встречали нас не­сколько военных из местного гарнизона и второй секретарь обкома КПСС Владимир Георгиевич Бирюков. Не задержи­ваясь на аэродроме, направились к месту нашего времен­ного размещения. Это были два пустующих здания бывшего военного городка, расположенного километрах в двадцати восточнее Улан-Удэ, приспособленные под общежития для офицеров. Здесь нам предстояло жить без семей.

Наступившее утро первого дня поразило нас обилием яр­чайшего, бьющего в глаза солнечного света по всему гори­зонту в сочетании с острым морозцем и необычайно глубо­кой, как бы зримой тишиной природы. Невозможно было оторвать взгляда от многочисленных красивых сопок с бело-голубыми снежными вершинами, будто сошедших с поло­тен художника и не затронутых деятельностью человека.

Однако в последующем мы испытали на себе всю суро­вую прелесть климатических условий Забайкалья: сильные зимние морозы, глубокие засухи в летние месяцы, шкваль-

ные сезонные ветры, получившие название баргузин, сры­вающие крыши домов, перепады суточных температур, достигающие сорокаградусных значений, нехватка кисло­рода в воздухе до восемнадцати процентов от нормы и т.д. Однажды в конце августа на рыбалке мы варили уху на берегу речки, раздевшись до плавок, а утром обнаружили, что оставшаяся в котелке уха превратилась в лед. В этой связи можно понять, почему к одному из военных гарнизо­нов в Восточном Забайкалье пристала придуманная остря­ками присказка: «.. .Бог создал Сочи, а черт — Могочи». Тем не менее, прослужив в Забайкалье шесть лет, скажу со всей откровенностью, что, несмотря на трудно воспринимаемые вначале климатические условия, мне по-настоящему, по-мужски, полюбилось своеобразие просторов этого россий­ского края. Здесь я трудился со многими замечательными людьми — военными и гражданскими, русскими и бурята­ми, с большинством из которых поддерживаю самые доб­рые отношения и сейчас.

Строительство штаба и ввод в строй сопутствующих со­оружений для ставки осуществлялись под непосредствен­ным руководством главкома. Буквально за пару лет почти на пустом месте военными строителями был возведен весь комплекс служебных и технических сооружений, сдан в эксплуатацию жилой городок современного типа со всеми коммуникациями, казармы, Дом офицеров, детские учреж­дения, объекты бытового, медицинского и культурного пред­назначения, магазины, гостиницы, ресторан, кафе, столо­вые. Построены дороги, решены вопросы транспорта, связи, озеленения военного городка. Был построен даже небольшой дом отдыха на озере Клтакель недалеко от Бай­кала и т.п.^К офицерам и генералам приехали семьи, жизнь, что называется, закипела.

Одновременно с обустройством Главкомата формиро­валось Управление особых отделов по ВДВ. В первоочеред­ном порядке решались задачи, связанные с качественным комплектованием оперативного состава. Предпочтение отдавалось молодым, перспективным офицерам, положи­тельно проявлявшим себя в оперативной работе.

Исходя из возложенных на нас Комитетом госбезопасно­сти задач, прорабатывалась концепция оперативной защиты Главкомата и войсковой группировки в целом с учетом веро­ятных каналов и участков разведывательно-подрывных уст­ремлений со стороны спецорганов потенциального против­ника. Было очевидно, что эта проблема требует комплексного подхода с подключением всех особых отделов независимо от различия в их подчиненности, а также территориальных под­разделений КГБ. Статус Управления особых отделов по БДВ как головного органа военной контрразведки в регионе по­зволял в практическом плане организовывать такое взаимо­действие.

Согласование и реализацию этих соображений мы с В.Н.Редченко (тогда нас было только двое) начали с посеще­ний особых отделов военных и пограничных округов, объе­динения РВСН, общевойсковой армии, дислоцированной в Монголии, а также ряда краевых и областных управлений Комитета госбезопасности, с руководителями которых ус­танавливались личные контакты и должное взаимопонима­ние по предстоящей совместной работе. При этом собирае­мые по крупицам сведения о разведустремлениях по отношению к Дальневосточной группировке войск нами обобщались и доводились до всех особых отделов региона. Информировался военный совет Главного командования.

Наше промежуточное положение между центральным аппаратом и военными округами, при отсутствии опыта, требовало особо взвешенного подхода к организации соб­ственно нашей управленческой деятельности в регионе с тем, чтобы не скатываться на простое дублирование рас­поряжений центра, с одной стороны, и не допускать под­мены подчиненных органов — с другой. Поэтому наши пла­ны в принципиальных вопросах согласовывались с мерами центрального аппарата БКР, а также с особыми отделами военных округов.

С учетом изложенного были сделаны акценты на глубо­кую проработку актуальных оперативно-чекистских про­блем, которые отражали дальневосточную ситуацию в це­лом и имели общее значение для всех органов ВКР в регионе. Предметное влияние уделялось повышению орга­низующей роли руководящего состава не только окружно­го, но и армейских звеньев, деятельность которых проте­кала на самостоятельных операционных направлениях. С некоторой категорией сотрудников проводились темати­ческие учебные сборы, направленные на совершенствова­ние форм и методов их служебной деятельности. На мно­гие мероприятия приглашались представители особых отделов иного подчинения, что расширяло поле нашей уп­равленческой деятельности и повышало ответственность.

Результаты проводимых аналитических исследований и вырабатываемые рекомендации находили поддержку цен­тра, некоторые из них публиковались в сборниках и бюлле­тенях Комитета госбезопасности. В 1983 году на своей доку­ментальной базе авторским коллективом управления с помощью Академии КГБ было издано учебное пособие в виде монографии, позволившее поднять профессиональный уро­вень подготовленности сотрудников к чекистской работе в условиях Дальневосточного и Забайкальского направлений¹.

В конце 1980 года произошла смена главкома. На место В.И. Петрова прибыл известный в стране крупный воена­чальник генерал армии Владимир Леонидович Говоров, ранее командовавший войсками Московского военного округа. Его высокая личная работоспособность сочеталась с творческим подходом к делу, высокой требовательностью и государственной ответственностью за надлежащее ис­полнение стоящих перед ним задач.

Готовность ставки взять на себя оперативное руковод­ство Забайкальско-Дальневосточной группировкой войск была проверена на стратегических учениях «Восток-81»,

' Учебное пособие используется для обучения слушателей в Акаде­мии ФСБ. проведенных под руководством министра обороны и на­чальника Генштаба. На учения были приглашены коман­дующие военных округов, групп войск и флотов. Маршалы Д.Ф. Устинов и Н.В. Огарков с похвалой отозвались о про­деланной ставкой работе.

^Какираныне, научениях «Щит-76», мне пришлось час­то встречаться с Д.Ф.Устиновым, обеспечивая вместе со своими сотрудниками его личную безопасность как члена Политбюро ЦК. КПСС. Обращал на себя внимание, по-ви­димому, сложившийся за многие годы плотный режим его личной работы с раннего утра до полуночи, а также устояв­шиеся жизненные привычки со сталинских времен. Свой рабочий день, как всегда, он начинал с шести часов утра и заканчивал в одиннадцать часов ночи. Затем шел в натоп­ленную для него финскую баньку, грелся и там же, в пар­ной, на голых досках погружался в короткий сон, снимая этим дневную усталость. Иногда среди ночи звонил по БЧ в Москву председателю КГБ Ю.В. Андропову, называя его по имени, делился с ним впечатлениями от учений. Не раз по-доброму отзывался о прикрепленных к нему наших опе­ративных сотрудниках, при отъезде подарил им наручные часы. Очень любил быструю автомобильную езду, но мы при сопровождении ограничивали ее скорость до 60 кило­метров в час согласно имеющейся инструкции по линии КГБ. В Улан-Удэ нам это удавалось, а вот в Монголии, где можно было по степи ехать в любом направлении, он не­редко отрывался от сопровождения, и это доставляло ему удовольствие. О реакции министра на такие эпизоды мы узнавали от его личного водителя — сотрудника правитель­ственной охраны. В целом же Дмитрий Федорович был по отношению к нам очень тактичен и нередко вступал в бы­товые беседы.

Летом 1981 года в поле нашего зрения попал иностра­нец Дональд, женатый на местной бурятке, прибывший в Улан-Удэ по каналу частного въезда. При вступлении в брак молодая пара ранее приезжала к родственникам в Буря-

тию, но на сей раз он появился один. Хотя в данном собы­тии не усматривалось ничего необычного, мы, как контр­разведчики, обязаны были все же внимательно присмот­реться к нему. Настораживал сам факт появления этого человека в закрытой для иностранцев местности, совпав­ший с размещением в этом районе крупного советского войскового штаба.

Дональда проверили по оперативным учетам КТБ. Ока­залось, что он известен органам госбезопасности как дей­ствующий опытный агент иностранной разведки, имеющий личные знакомства в руководящих кругах своей страны. Совместно с КГБ Бурятии его взяли в оперативное изуче­ние. Вел он себя с большой настороженностью, поведени­ем не выделялся, новых связей не фиксировалось. В то же время было отмечено, что, совершая прогулки по городу, он несколько раз появлялся у православной церкви, един­ственной в городе, но внутрь собора не заходил, а отдыхал на скамейке у входа, наблюдая за прихожанами. Обращало внимание, что его появление возле церкви происходило пунктуально, точно в одни и те же дни, недели и часы. Это настораживало, так как не исключалось, что он мог таким образом осуществить моментальную или бесконтактную визуальную встречу. В этой связи были приняты меры к усилению за ним наблюдения, и одновременно повышена конспиративность наших действий.

Спустя несколько дней мне позвонил по ВЧ заместитель председателя КГБ Бурятии Сергей Федорович Иванов, со­общивший, что наш общий «знакомый» неожиданно изме­нил свои планы отдыха и приобрел путевку в один из мест­ных санаториев на берегу Байкала. В этой ситуации по согласованию с Сергеем Федоровичем было решено за­благовременно направить в указанный санаторий под ви­дом отдыхающего нашего оперативного сотрудника капи­тана Анатолия Николаевича Ткачука, которому надлежало, придерживаясь «легенды» и линии поведения, проконтро­лировать возможные подозрительные моменты в действи- ях объекта, выявить сомнительные связи либо признаки проведения тайниковых операций.

Вот как описывает выполнение поставленной перед ним задачи бывший капитан, а ныне генерал-майор запаса Ана­толий Николаевич Ткачук:

«В один из летних дней 1981 года меня, молодого капи­тана, вызвал к себе начальник Управления КГБ по войскам Дальнего Востока генерал-майор Ю.А.Николаев. Вызов к руководителю такого уровня был для меня в какой-то сте­пени неожиданным и волнующим. Успокаивало одно — ге­нерал был уважаемым нашим начальником, и необосно­ванно «снять стружку» с подчиненного он бы себе не позволил.

И вот я в кабинете у Юрия Алексеевича. Он поинтере­совался какими-то служебными вопросами, после чего спро­сил: «Хотите отдохнуть на озере Байкал? » — и заулыбался. Далее объяснил, что мне предстоит очень важная задача, связанная с изучением поведения в одном из домов отдыха на Байкале иностранца, подозреваемого в причастности к западной спецслужбе. Прибыв на место, я приготовился к приезду иностранца и удачно вошел в роль его отдыхаю­щего соседа. Через короткое время с ним установились «дружеские» отношения на основе оказания различной помощи в проведении отдыха и быта. Это позволило конт­ролировать практически круглосуточно поведение моего подопечного. Было видно, что он тяготится этим отдыхом, очень болезненно переносит укусы комаров, мошки, отче­го его тело покрывалось аллергическими пятнами. Был не­спокоен, казалось, что чего-то ждет, всегда напряжен. В об­щем, не покидало ощущение того, что иностранец здесь находится не с целью отдыха, а, по-видимому, выполняет какую-то задачу. Это предположение усиливалось и нело­гичным для отдыхающего посещением, я называл это «об­следованием», удаленных укромных мест на территории санатория. Доложил по телефону Юрию Алексеевичу обус­ловленными фразами, что, очевидно, готовится тайниковая операция либо конспиративная встреча. Но шли дни, и ни­чего, укрепляющего эту версию, не проявлялось. Для под­страховки и смены генерал прислал в санаторий еще двух сотрудников, под видом семейной пары. И вот настал пос­ледний день нашего пребывания «на отдыхе». Сосед обра­тился ко мне с просьбой собрать всех, с кем он так или ина­че близко общался за этот период, и организовать прогулку на катере по Байкалу с последующим шашлыком на отда­ленном берегу. Все было сделано, как он просил, и вот мы все на катере. Однако, проплыв несколько минут, иностра­нец вдруг заявил, что у него расстроился желудок, и попро­сил высадить на берег, а через час подъехать за ним снова. Здесь я понял, что наступил кульминационный момент и во что бы то ни стало нужно было не упускать его из поля на­шего зрения. Сделав вид, что уплываю со всеми дальше, я скрытно от него также сошел на берег, связался с прибыв­шими сменщиками, совместно с которыми мы конспира­тивно стали вести наблюдение. «Сосед» целенаправленно двигался по направлению к укромному месту, закрытому от посторонних небольшим леском, и вот неожиданность: за заброшенным зданием происходит кратковременная встреча с неизвестным. После нескольких слов они разош­лись. Мои помощники успели перекрыть своим наблюде­нием участок дороги, ведущей в сторону города, и зафик­сировать номер автомашины приезжего.

Дальнейшая проверка показала, что контакт состоялся с лицом, проявлявшим подозрительный интерес к дальне­восточной ставке командования советских войск».

Следующая выявленная нами разведывательная акция противника была нацелена непосредственно на штаб глав­нокомандующего ВДВ и заключалась в попытке агентурно­го внедрения в него с целью получения доступа к секрет­ным документам. Полагая операцию всесторонне подготовленной, спецслужба вручила исполнителю мало­размерный фотоаппарат японского производства, отрабо­тала способы связи и передачи собранных данных. Однако все эти действия с самого начала проходили под нашим оперативным контролем, и, кроме головной боли, ее участ­ники в конечном счете ничего не получили. Активная роль в успехе данной разработки принадлежала оперработни­кам управления полковнику Б.Я.Фомину, подполковнику Б.Д. Кожевникову, майору В.Ф. Мицкевичу (впоследствии генерал-майор) и капитану И.М. Субочу. Оперативная игра отвлекала усилия разведчиков в течение почти трех лет, заставляя их работать вхолостую.

Учитывая характер напряженных в то время межгосу­дарственных отношений с Китаем, немало проблем в деле надежного обеспечения государственной безопасности войск Дальнего Востока возникало по линии китайских спецслужб. Мы, со своей стороны, постоянно анализиро­вали направленность и динамику их разведывательно-под­рывных устремлений, выявляли исполнителей и принима­ли адекватные меры по нейтрализации наиболее опасных враждебных акций.

Остро стояла проблема контрразведывательной защи­ты группировки советских войск, временно расположен­ной на территории союзной Монгольской Народной Рес­публики. ^в этих целях мною поддерживались постоянные личные контакты и взаимодействие с начальником воен­ной контрразведки и министром общественной безопасно­сти этой страны. Как нас, так и их беспокоило оседание в районах расположения советских гарнизонов большого количества подозрительных лиц из числа перебежчиков из Китая под видом поиска лучших условий жизни.

По договоренности с главнокомандующим В.Л. Говоро­вым было решено осуществить тщательно разработанный эксперимент, основанный на внезапном подъеме по бое­вой тревоге в ночное время и выводом из мест постоянного расположения всех танковых частей с одновременным скрытно организованным наблюдением за поведением выходцев из Китая. Только одна такая контрразведыватель­ная операция позволила выявить по крайней мере трид-

цать агентов китайских спецслужб, засланных в Монголию для обнаружения признаков военной напряженности на китайско-монгольской границе. Полученные сведения с ухищрениями доставлялись в посольство, консульства раз­ведчикам, действующим с позиций пассажирского поезда Москва — Пекин, а также путем направления в китайские города почтовых телефонограмм условного содержания. Монгольскими друзьями по нашей рекомендации было проведено контрольное задержание трех таких китай цев, признавшихся в своих связях со спецслужбами.

Проведением этой операции по моему поручению не­посредственно руководил мой заместитель генерал-майор С.А. Ходаковский, успешно справившийся с поставленной задачей.

По мере улучшения общей политической ситуации и Дальневосточном регионе постепенно стабилизировалась и оперативная обстановка.

Одним из острых участков контрразведывательной ра­боты особых отделов Дальнего Востока являлась зона со­оружения Байкало-Амурской железнодорожной магистра­ли, имеющая важное военно-стратегическое значение. К ее строительству проявляли разведывательный интерес как западные, так и восточные спецслужбы. Но больше всех доставляли хлопот наши «друзья» северокорейцы. В соот­ветствии с межправительственным соглашением для КНДР представлялось безвозмездное право на лесные заготовки в районах, непосредственно примыкающих к трассе БАМа почти на всем ее протяжении. Для этого корейцы завезли около тридцати пяти тысяч своих рабочих, организован­ных по военному образцу и размещаемых в лесных масси­вах на полном самообеспечении. Тридцать пять тысяч че­ловек — это численность двух армейских корпусов. Их над( > было как-то содержать. Чтобы решить продовольственную проблему, они проводили сплошную вырубку участков леем под огородные хозяйства. Комплектовались охотничьи и рыболовные команды, опустошающие местную фауну. Сво- дились на нет дикоросы. На поток была поставлена контра­бандная деятельность. Б обход таможенного контроля кон­тейнерами в большом количестве доставлялись и реализо­вывались дефицитные японские товары. Так, например, представители «Корейсклеса», минуя таможенный досмотр, завезли десятки тысяч наручных часов японского производ­ства и раздали своим рабочим по сотне штук на каждого с заданием реализовать их по установленной цене среди мест­ного населения. Это была крупная противоправная опера­ция, по существу затрагивающая нашу экономическую без­опасность. Что касается заготавливаемого леса, он целиком вывозился в Японию, оборачиваясь для КНДР, образно го­воря, золотым дождем. В соответствии с соглашением ко­рейцы обязывались засевать вырубленные лесные масси­вы новым семенным материалом, но они этого не делали.

Среди сотрудников корейского персонала удалось выя­вить несколько офицеров военной разведки, активно зани­мавшихся сбором секретных сведений об оборонительной составляющей инфраструктуры БАМа. На полуофициаль­ном уровне действовали подразделения Министерства об­щественной безопасности КНДР. Их задачей являлась опе­ративная работа среди своих соплеменников, но под ее прикрытием они нередко использовались и в проведении разведывательных операций.

К недружественным действиям северокорейских пред­ставителей в зоне строительства БАМа с советской сторо­ны существовало неоправданно терпимое отношение, что могло быть объяснимо только социалистической ориента­цией КНДР, которой советское руководство, с учетом об­щей политической ситуации на Дальнем Востоке в те годы, особенно дорожило. Тем не менее, совместно с территори­альными органами КГБ нами было внесено предложение в инстанции: с учетом истечения очередного срока договора с КНДР прекратить его дальнейшую пролонгацию. С этим были согласны Министерство обороны, КГБ и МВД, но Ми­нистерство иностранных дел категорически высказалось

против. Таким образом, кардинально изменить ситуацию не удалось. Пришлось пойти по пути решительного упоря­дочения режима пребывания иностранцев в зоне БАМа, наведения порядка в работе таможенной службы, активи­зации мер оперативного характера.

В этих целях по нашему предложению были подготов­лены и проведены совместные проблемные оперативные совещания руководящего состава заинтересованных орга­нов на базе Амурского и Хабаровского управлений КГБ, в работе которых приняли участие представители централь­ного аппарата КГБ. Оперативные усилия стали предпри­ниматься более целенаправленно и согласованно.

Эффективность работы военной контрразведки в шта­бах и войсках во многом зависит от системы оперативно-режимных мер по обеспечению надежной сохранности секретных документальных материалов, особенно об опе­ративно-мобилизационных планах, системе управления войсками, организации боевой службы и других важных сведений с целью недопущения их утечки к противнику.

В 1981 году в оперативном управлении штаба Главкома-та пропал документ с грифом «Сов. секретно». Активный розыск и расследование конкретного виновника не опре­делили. Но, судя по обстоятельствам случившегося, не ис­ключалось его умышленное сожжение кем-либо из воен­нослужащих, имевших к нему доступ в процессе службы. В пользу такого предположения указывало обнаружение в топке штабной печки свежего пепла от не полностью сго­ревшей бумаги и обожженных металлических скрепок, аналогичных тем, которые использовались в повседневной работе штаба. Командование издало приказ и прекратило розыск. Такой вывод устраивал многих, но не нас. Поиск был нами продолжен до внесения в этот вопрос исчерпы­вающей ясности.

В своих рассуждениях мы исходили из предположения, что если документ действительно умышленно сожжен, то побудительным мотивом к этому могли быть неприязнен- ные отношения между военнослужащими. Методом исклю­чения, шаг за шагом, с помощью самого офицера, за кото­рым числился пропавший документ, остановились на лич­ности одного прапорщика, который отрицательно высказывался об указанном офицере за его якобы неспра­ведливую требовательность по службе. Бскоре после утра­ты документа прапорщик уволился из армии и уехал на за­работки на Север. Только года через два его удалось найти на Чукотке, отбывающим наказание за уголовное преступ­ление. Будучи опрошенным по нашей ориентировке, он при­знался, что разыскиваемый документ сожжен им. Приве­денные при этом детали не оставляли сомнений в правдивости его объяснений. Таким образом, в результате нашей проверки честное имя человека, у которого выкрали документ, было защищено, и мы получили от этого большое личное и профессиональное удовлетворение.

Выше была описана разведывательная акция американ­ских спецслужб, связанная с использованием так называе­мой «камбалы», обнаруженной на кабеле связи на дне Охот­ского моря, с помощью которой снималась информация о нашем новейшем ракетном вооружении. Б порядке приме­ра можно привести также вскрытие органами КГБ в январе 1986 года крупной операции по проведению технической разведки с ^т ^пользованием канала международных тран­зитных перевозок. В грузовом контейнере американской фирмы СТI, направленном из Японии в ФРГ железнодорож­ным транспортом через территорию России от порта На­ходка, была обнаружена разведывательная аппаратура, дей­ствующая в автоматическом режиме. Предназначалась она для выявления и регистрации источников радиоактивнос­ти, обработки и накопления данных об интенсивности, спек­тральном составе и суммарной дозе нейтронного и гамма-излучений, фиксации пройденного расстояния, определе­ния с большой точностью географических координат, а так­же для панорамного фотографирования местности по мар­шруту движения контейнера. Разведывательная

информация, добываемая с помощью этой аппаратуры, позволяла определять и привязывать к географической сет­ке источники радиоактивного излучения на маршруте, вклю­чая установки с ядерным оружием и перевозимые ядер­ные боеприпасы. Спецаппаратура общим весом 4,5 тонны размещалась в двух отсеках стандартного контейнера и за­нимала пространство более двадцати кубических метров. Доступ к ней был замаскирован крупногабаритными ящи­ками с обычным грузом. Характерно, что указанная выше фирма-отправитель СТ I сразу же после сдачи груза на же­лезную дорогу была ликвидирована и исчезла.

Вести эффективную борьбу с техническим шпионажем можно лишь создав надежную общегосударственную сис­тему противодействия иностранным техническим развед­кам. Такая система в нашей стране, как известно, была со­здана. Ее рабочим органом стала военно-техническая комиссия (ВТ^К) по противодействию техническим развед­кам во главе с Маршалом Советского Союза Н.В. Старко­вым. Подразделениями, созданными по линии ВТК. на мес­тах, в том числе в воинских частях, разрабатывались комплексные защитные меры по предотвращению утечки секретной информации на всех этапах жизнедеятельнос­ти войск.

Военная контрразведка оказывала постоянную помощь командованию в выявлении и закрытии каналов утечки сек­ретов при использовании технических средств, а также в организации поиска автоматических разведывательных ус­тройств. В этих целях Управлением особых отделов по ВДВ с помощью ведущих инженерно-технических специалистов была разработана специальная памятка-инструкция для оперативного состава, позволявшая более целенаправлен­но строить повседневную работу. Указанный документ был направлен также в другие военные округа.

Согласно Положению об органах военной контрразвед­ки, определявшему функциональные обязанности особых отделов по обеспечению государственной безопасности в вооруженных силах, на нас возлагалась ответственность по борьбе с диверсионно-террористической деятельностью как с особо опасным государственным преступлением. Наряду с этим военная контрразведка всегда активно участвовала в выявлении и пресечении предпосылок к чрезвычайным происшествиям на взрывопожароопасных объектах: арсе­налах, базах, складах, хранилищах и на других участках, свя­занных главным образом с нарушениями правил безопас­ности и могущих привести к тяжелым последствиям. Для руководящего и оперативного состава на всех уровнях эта задача имела первостепенное значение.

В связи с созданием и становлением аппарата Главного командования на ТВД для нас было весьма важным правиль­но определиться с точки зрения своей управленческой роли в решении этих вопросов, применения новых, наиболее це­лесообразных и эффективных форм и методов управленчес­кого воздействия, не подменяя при этом окружные аппара­ты. Надо было действовать с большей согласованностью с мерами командования.

По договоренности с главкомом генералом армии Б.Л. Говоровым мы стали практиковать создание общих с ко­мандованием оперативных групп с подключением ведущих военных специалистов по соответствующим направлени­ям службы войск, что позволяло более квалифицированно прорабатывать противодиверсионные и другие меры по обеспечению безопасности не только на отдельных объек­тах, но и в целом на операционных направлениях ТВД. ^К сожалению, выявляемые существенные недочеты в силу ряда причин иногда устранялись медленно.

Характерным в этом отношении является возгорание от шаровой молнии крупного базового хранилища боеприпасов в Дальневосточном военном округе. Пожаром оно было пол­ностью уничтожено. Месяца за три до случившегося на ука­занном складе, как и на других объектах того же операцион­ного направления, работала совместная оперативная группа, в которую входили мой заместитель генерал-майор С.А. Хо-

даковский с оперативными сотрудниками, а также не­сколько ответственных генералов и старших офицеров Глав-комата. В заключении по результатам выезда было зафикси­ровано наличие крупных недостатков в грозозащите указанного хранилища. При сдаче объекта в эксплуатацию военные строители выполнили работы по проектной доку­ментации в этой части лишь наполовину.

Главнокомандующий издал директиву с требованием немедленно устранить выявленные недостатки. Команду­ющий военным округом генерал армии И.М. Третьяк из­дал свой приказ, поручив исполнение начальнику инже­нерных войск округа. По чекистской линии мною контроль был возложен на Управление особых отделов по ДВО. Но до конца устранить недостатки в системе молниезащиты командованию не удалось, в результате случилось тяже­лейшее ЧП. От шаровой молнии возник пожар. Огромное количество авиационных бомб, реактивных снарядов, мин и других боеприпасов взлетело на воздух, охватив большую площадь поражения. Важнейшее оперативно-стратегичес­кое направление Дальневосточного ТВД фактически оста­лось без базового боезапаса.

Как обычно в таких случаях, на место происшествия приезжала комиссия Министерства обороны и централь­ного аппарата Комитета госбезопасности. К. Управлению особых отделов КГБ по ВДВ претензий не было. Наши меры как вышестоящего органа военной контрразведки на Даль­нем Востоке были признаны правильными и упреждаю­щими. Тем не менее вновь назначенный после Ю.В.Андро­пова председателем КГБ генерал армии В.В. Федорчук счел возможным высказать в мой адрес резкое порицание по поводу якобы слабого взаимодействия с Главным командо­ванием, с чем я не мог согласиться, так как такое утвержде­ние не соответствовало действительности.

Вместе с тем проблема существовала. Несвоевремен­ное или поверхностное реагирование на информацию осо­бых отделов на местах отмечалось неоднократно. В ряде случаев это заканчивалось крупными неприятностями. Так, примерно в этот же период в мотострелковой дивизии За­байкальского военного округа близ Читы возник пожар и взорвался склад боеприпасов. Б шифротелеграмме на имя главкома командующий войсками округа генерал армии Г.И. Салманов доложил, что, как считают его войсковые специалисты, происшествие является результатом дивер­сии. Главнокомандующий сразу же позвонил мне с тем, что­бы я ознакомился с содержанием шифровки. ^К этому вре­мени мы уже имели подробное сообщение из Особого отдела о том, как все произошло в действительности.

На указанном складе неоднократно отмечались грубей­шие нарушения режима хранения взрывоопасных материа­лов, о чем Особый отдел соединения за последние полгода дважды письменно сообщал командиру дивизии и, посколь­ку мер не предпринималось, еще два раза направлял инфор­мацию командующему армии. Однако должной реакции на неблагоприятную обстановку снова не последовало, в связи с чем Особый отдел счел необходимым прибегнуть к письмен­ному сообщению уже на уровне военного совета ЗабВО. Та­кова была предыстория случившегося. Непосредственным же источником пожара оказалась заполненная бензином боч­ка, которая была установлена внутри складского помещения рядом с взрывчатыми материалами и использовалась, когда в этом возникала необходимость, для дозаправки машин, за­возивших в хранилище спецгрузы. Молодой солдат-водитель, заехавший на склад в ночные часы почти с пустыми баками, решил зачерпнуть имевшимся у него ведром горючее для до­заправки своей машины. Чтобы осмотреться, зажег спичку над бочкой. Произошло возгорание паров бензина. Дальней­шее представить себе нетрудно.

^из других имевших место крупных происшествий, ко­торым нам пришлось заниматься, приведу кражу стрелко­вого оружия в Гусиноозерской мотострелковой дивизии ЗабВО, где начальником склада НЗ прапорщиком за корот­кое время было распродано около трехсот пятидесяти пис-

толетов, карабинов, автоматов, пулеметных стволов. На каж­дый вид оружия имелась своя цена. Покупателями были военнослужащие той же части и местные жители. Выделя­лось это преступление своей неординарностью и предпри­нятой командованием объединения попыткой скрыть рас­продажу оружия, несмотря на то, что информация была получена от оперработника. После моего вмешательства преступника отдали под суд. Оружие удалось разыскать и вернуть.

Приведенные исключительные примеры, несмотря на наступившие тяжелые последствия, все же не могут харак­теризовать в целом практику служебных отношений меж­ду командованием и особыми отделами. В своей основе они были взаимно уважительными и принципиальными, исхо­дили из государственных интересов. Тем не менее вопрос об устранении недостатков по информациям особых отде­лов периодически возникал.

Если касаться истории, то, как видно, актуальным он был и в период Великой Отечественной войны. В директиве 3-го Главного управления НКЮ СССР за номером 35523 от 27 июня 1941 года «О работе в военное время», в которой были отражены дополнительные меры в связи с обстановкой военного времени, обеспечивающие охрану государствен­ной безопасности и боеспособности частей Красной Ар­мии, особым отделам предписывалось: «... п.4. По всем вы­явленным недочетам оперативный состав должен немедленно проинформировать команлование и добивать­ся их устранения» (подчеркнуто мной. — Ю.Н.). Очень важ­ное требование! ^К сожалению, в последующих руководя­щих документах оно не встречается, а зря, так как отсутствие должного реагирования в ряде случаев приво­дило к тяжелым последствиям.

Полагаю, что здесь есть над чем поразмыслить, чтобы уточнить в этой части механизм взаимодействия особых отделов с военным командованием. Ведомственные амби­ции не должны мешать интересам дела. На организационно-оперативной деятельности аппара­та нашего управления сказывалось отсутствие основопола­гающего решения о пределах правовой компетенции и сфе­ры служебного влияния. Со своей стороны, мы с В.Н. Редченко подготовили проект временного положения об Управлении особых отделов, придерживаясь аналогии с документом, принятым по линии МО СССР для Главного командования ВДВ. Проект получил одобрение и полную поддержку в оперативных подразделениях Главного управ­ления ВКР. Были внесены лишь отдельные поправки техни­ческого характера. В нем, в развитие упомянутого приказа КГБ, определялись роль и место управления в системе во­енно-контрразведывательных органов Дальневосточного региона, были сформулированы обязанности, права и пол­номочия, а также порядок взаимоотношений с другими орга­нами. Однако кому-то, видимо, не очень хотелось соглашать­ся с принятием такого документа, и он так и не увидел света.

Должен отметить, что нередко отношение к нашему уп­равлению со стороны отдельных руководителей централь­ного аппарата военной контрразведки, мягко говоря, было довольно прохладным. Интереса к оперативному станов­лению и методам нашей работы проявлялось совершенно недостаточно. Думаю, что причина этого состояла в субъек­тивном факторе и в какой-то мере отражала скрытое про­тиводействие главкоматам как новым органам военно-стра­тегического руководства страны со стороны некоторых влиятельных лиц военного ведомства, проводивших линию на то, что главные командования на ТВД целесообразно со­здавать лишь на военное время, в крайнем случае в угро­жаемый период.

Пожалуй, больше других проявлял предметный инте­рес к нашим проблемам куратор военной контрразведки первый заместитель председателя К.ГБ генерал армии Г.К. Цинев. Ему докладывались все основные наши документы: отчеты, предложения, планы работы и т.п. Оценка нашей деятельности с его стороны всегда была положительной.

Во второй половине 1984 года инстанциями было при­нято решение о создании трех новых органов оперативно-стратегического руководства вооруженными силами на Западном, Юго-Западном и Южном направлениях. В этой связи был востребован наш уникальный опыт. На имя Г.К.Цинева мною был направлен итоговый отчет оператив­но-служебной деятельности за пятилетний период нашего существования, с которым он поручил ознакомить руково­дящий состав вновь создаваемых управлений ВКР на этих направлениях для учета и использования нашего опыта.

С созданием ставки в Дальневосточно-Забайкальском регионе был проведен ряд крупных войсковых учений, на которых новым подходом для особых отделов являлось то, что если раньше они привлекались к учениям лишь для контр­разведывательного обеспечения мероприятий командо­вания, то сейчас сами выступали в качестве обучаемых. Для этого создавался дополнительный оперативный фон, в ус­ловиях которого они должны были, взаимодействуя с ко­мандованием, решать насущные задачи. Особое внимание уделялось выводам, применимым в реальной ситуации, закреплению их в планирующих документах. Подобная практика, повышающая прикладную значимость учений и профессиональные навыки руководящего и оперативного состава для работы в прогнозируемой обстановке, получи­ла полное понимание сотрудников и стала непременным требованием в их оперативно-боевой подготовке.

В августе 1984 года в очередной раз сменился главноко­мандующий войсками Дальнего Востока. Вместо В.Л.Гово­рова, убывшего на должность заместителя министра обо­роны СССР, прибыл из Хабаровска командующий ДВО генерал армии Иван Моисеевич Третьяк. С ним мы были хорошо знакомы, но служить вместе довелось недолго. 15 октября 1984 года из Москвы поступила записка по ВЧ с сообщением, что я назначаюсь начальником вновь созда­ваемого Управления особых отделов КТБ по войскам За­падного направления, в связи с чем предлагалось сдать дела заместителю и к 20 октября прибыть к новому месту служ­бы. Но к указанному сроку я выехать не мог, так как отсут­ствовал главком, который вместе с членами военного сове­та проводил учения с 39-й общевойсковой армией на территории союзной Монгольской Народной Республики. Возвращение намечалось на 22 октября. Уехать в его отсут­ствие было бы некорректным, такое я не считал для себя возможным. Сообщил об этом начальству и получил согла­сие перенести отъезд на три дня позднее.

Проводы были трогательными. Состоялась традицион­но-прощальная встреча за чашкой чаю. Сказано было много теплых слов о совместной дружной работе, оставшихся по­зади трудностях, высказывались пожелания успехов на но­вом месте. Первый секретарь обкома партии А.М. Беляков вручил Почетную грамоту Верховного Совета республики. От местных чекистов подарили картину бурятского худож­ника с изображением забайкальских просторов с наказом поместить ее на видном месте, чтобы чаще вспоминать уни­кальную природу края. К.ак известно, о ней прочувствован­но отозвался А.П.Чехов в своих воспоминаниях про путеше­ствие на Сахалин в конце позапрошлого столетия. Он писал: «В Забайкалье днем скачешь по Кавказу, ночью — по Дон­ской степи. Утром очнешься от дремоты, глядь — уже Полтав­ская губерния. И так тысячу верст, как будто побываешь в различных географических краях. Четыре пятых террито­рии Бурятии покрыто лесом. На вершинах гор белеет снег, а внизу сочная зелень, пасутся отары овец и крупного рогато­го скота». Подаренная картина действительно во многом соответствовала этому замечательному описанию.

Огромную гамму чувств, как всегда, вызвал «священ­ный Байкал», над которым пролегал полет нашего рейсо­вого самолета на запад. Кто хоть раз побывал на Байкале, на всю жизнь останется в него влюбленным. Не случайно за ним прочно закрепились мудрые народные эпитеты в превосходных степенях, такие, как «славное море», «голу­бое чудо», «творение уникальной красоты», «самое изуми-

тельное озеро в мире», «национальная гордость России» и т.п. Воспользуюсь возможностью сообщить читателю, что в Байкале чистейшая в мире вода с прозрачностью до 40 метров. Площадь озера равна территории таких госудч рс-гн, как Бельгия и Нидерланды. Длина озера с юга на север 636 километров, равная расстоянию от Москвы до Петербурга. Максимальная ширина —81 километр, минимальная — 27 километров. Глубина соответственно 1620 метров, сред­няя—731 метр. Байкал принимает 544 больших и малых притока, а вытекает из него только одна река — Ангара. Уче­ные подсчитали, что если бы можно было перекрыть все притоки, а Ангара продолжала вытекать с такой же интен­сивностью, как сейчас, то для осушения озера потребова­лось бы четыреста лет. Запасов чистейшей воды хватило бы для жителей бывшего СССР на тысячу лет, а для населе­ния всего земного шара — на сорок лет. Об этих данных мне рассказал случайный попутчик при перелете самолетом из Новосибирска до Иркутска, оказавшийся членом-коррес­пондентом Академии наук, директором лемнологического института по проблемам Байкала. Фамилию его я, к сожале­нию, запамятовал. Клк он рассказал далее, его сильно огор­чает продолжающееся засорение Байкала отходами произ­водства Селенгинского и Иркутского целлюлозно-бумажных комбинатов. Их очистные сооружения возводились с боль­шим запазданием и часто выходили из строя. Самым непри­ятным последствием этого являлось массовое отравление иду­щих на нерест в реку Селенгу основных омулевых стад. Омуль — главная ценность Байкала — начал практически вы­рождаться. Так, если несколько лет назад он шел на нерест на втором-третьем годах жизни, имея вес 700 — 800 граммов, то из-за отравления он начинал продвигаться вверх по реке Се­ленга только на седьмом-восьмом году при весе 250 — 300 граммов, причем до 90 процентов такого омуля практичес­ки погибало, а выжившие экземпляры становились как бы дебильными, не способными к нормальному воспроизвод­ству. На вопрос, знают ли об этом руководители страны, он ответил, что информированы, но недостатки устраняются крайне медленно. Как известно, все это соответствовало действительности, а жаль.

Б процессе работы на Дальнем Бостоке и особенно на Западе не раз приходилось слышать рассуждения в воен­ных и чекистских кругах о роли главных командований на театрах военных действий как в историческом ракурсе, так и с точки зрения перспектив их деятельности на будущее. Мнения высказывались самые противоречивые — от их бе­зусловно большой стратегической значимости до полного отрицания полезности. Многие полагали, что в крайнем слу­чае они должны быть созданы лишь в военное время или в угрожаемый период в качестве промежуточных звеньев опе­ративно-стратегического руководства. Такая неопределен­ность не могла не сказываться и на положении военной контрразведки при главных командованиях как на время войны, так и в мирное время.

Известно, что, стремясь улучшить управляемость воо­руженными силами в экстремально суровой действитель­ности неудачно складывающегося первого этапа войны, Государственный комитет обороны постановлением № 83-сс от 10 июля 1941 года образовал главные командования на Северо-Западном, Западном и Юго-Западном страте­гических направлениях. Их главкомами соответственно были назначены Маршалы Советского Союза: 1С.Е.Воро­шилов — с подчинением ему Северного и Северо-Западного фронтов; С.К.Тимошенко —с подчинением Западного фронта и С.М. Буденный, которому были переданы Юго-Западный и Южный фронты. Однако, как показали собы­тия, в тех условиях главкоматы оказались нежизнеспособ­ными, так как не имели ни ясных полномочий, ни штабов, ни средств связи. В силу этого они не обеспечивали опе­ративности в управлении войсками. Вскоре главкоматы были упразднены: северо-западная ставка просущество­вала полтора месяца — до 27 августа; юго-западная ликви­дирована 21 июня 1942 года. Главное командование За-

падного стратегического направления было упразднено 10 сентября 1941 года, то есть спустя два месяца, хотя было вновь воссоздано 1 февраля 1942 года и просуществовало вновь до 5 мая того же года.

В составе основного, Западного главкомата имелся лишь один фронт — Западный. 29 июля 1941 года постановлени­ем Госкомитета обороны № ГКО 325-сс было признано не­обходимым части Западного фронта объединить с частями Главного командования Западного направления в единый Западный фронт, маршала С.1С. Тимошенко считать одно­временно главкомом Западного направления и командую­щим Западным фронтом. При этом освободившиеся работ­ники штаба и средства связи были использованы для формирования штаба резервного фронта, который в конце августа — начале сентября под командованием Т.К.. Жуко­ва разгромил крупную группировку противника и ликви­дировал Ельнинский выступ. После этого 10 октября 1941 года резервный фронт был объединен с Западным фрон­том в один Западный фронт¹.

Постановлением Госкомитета обороны № 83-сс главко­маты направлений обязывались:

«... Указать в специальном приказе подчиненному им фронтовому и армейскому командованию, что наблюдаю­щиеся факты самовольного ухода и сдачи стратегических пунктов без разрешения вышестоящего командования по­зорят Красную Армию, что впредь за самовольный отход виновные командиры будут караться расстрелом.

Чаще обращаться к войскам своего направления с призы­вом держаться стойко и самоотверженно защищать нашу зем­лю от немецких грабителей и поработителей.

Почаще разбрасывать с самолетов в тылу немецких войск небольшие листовки за своей подписью с призывом к населе­нию громить тылы немецких армий, рвать мосты, развинчи­вать рельсы, поджигать леса, уйти в партизаны, все время бес-

¹ См.: Великая Отечественная война 1941 - 1945 гг.: Энциклопедия. М., 1985, с. 607. покоить немцев-угнетателей. Б призыве указывать, что скоро придет Красная Армия и освободит их от немецкого гнета».

Являются ли указанные требования главными с точки зрения руководства войсками направлений? Может быть, на тот момент они были наиболее беспокоящими и поэтому выделены в постановлении как их основные задачи?

Изучение этой ситуации позволяет более объективно оце­нить роль главкоматов в войне и, стало быть, условия работы особых отделов при их контрразведывательной защите. Пря­мые полномочия по ведению боевых действий, как известно, имел лишь Маршал Советского Союза А.М. Василевский на Дальнем Востоке, ставка которого блестяще справилась с за­дачами по разгрому Квантунской японской армии в 1945 году.

Утверждения о том, что главкоматы не оправдали себя в Великой Отечественной войне, являются некорректными, так как далеко не все от них зависело. Вне сомнения, весомую по­ложительную роль применительно к сложившимся условиям выполнило и современное Главное командование по ВДВ, про­существовавшее с 1979 года до середины девяностых годов. По этому вопросу, вероятно, еще будут проведены соответству­ющие научно-практические исследования.

Управление особых отделов КГБ по войскам Западного направления

(1984-1990 годы)

Должность начальника Управления особых отделов КГБ по войскам Западного направления явилась последним эта­пом моей долголетней службы в Советской Армии и орга­нах Комитета госбезопасности. По продолжительности она охватывала период с октября 1984 года, то есть с момента начала формирования Главного командования на Запад­ном ТВД, почти до его упразднения в 1991 году. В связи с новым назначением особых указаний от руководства по-прежнему не было. В порядке напутствия в Москве лишь сослались на уникальный предыдущий опыт работы в вой­сках Дальнего Востока, хотя военно-стратегическая и опе­ративная обстановка на Западе, а также предстоящие за­дачи во многом отличались.

Во-первых, в сравнении с другими главкоматами запад­ная ставка была самой крупной по составу Вооруженных Сил и самой важной по стратегической значимости. В Во­енной энциклопедии (М.: Воениздат, 1994. Т. 2. С. 419) гово­рится, что Главное командование ВЗН объединяло Запад­ную, Центральную, Северную группы войск, Белорусский и Прикарпатский военные округа, в оперативном подчи­нении имело Балтийский флот, две воздушные армии, ар­мию ПВО, а также войска, выделяемые от армий ГДР, ЧССР, ПНР в рамках Варшавского Договора. Последние, остава­ясь в национальном подчинении, в военный период входи- ли в состав действующих фронтовых и армейских объеди­нений союзной группировки. При этом ставке придавался статус Главного командования объединенными Вооружен­ными Силами на ТВД. Член военного совета Главкомата ге­нерал-полковник Б. П. Уткин в своих воспоминаниях о пер­вом главнокомандующем Маршале Советского Союза Николае Васильевиче Огаркове пишет, что группировка была способна по опыту учений развернуть несколько фронтов, более двух десятков общевойсковых и танковых армий, более восьмидесяти дивизий. Ее общая численность превышала полтора миллиона человек.' Как и для Главного командования, этим определялся огромный комплекс орга­низационно-мобилизационных мероприятий и для военной контрразведки.

Во-вторых, были не до конца ясны пределы полномочий Главного командования для повседневных условий и на слу­чай возникновения чрезвычайных ситуаций на ТВД. В ис­ходных документах провозглашалось, что Главное коман­дование ВЗН осуществляет руководство группировкой войск СССР, ГДР, ПНР, ЧССР в обстановке войны в полном объеме. В то же время реально центр сохранял указанную компетенцию за собой. Это предопределяло неизбежные сложности в повседневной работе Главкомата и не могло не отразиться на положении военной контрразведки. Не­обходимо было найти приемлемые формы взаимодействия с союзниками при решении общих задач. Дело было новое, а необходимые разъяснения и политические установки от­сутствовали.

В-третьих, создание и практическая деятельность новых главных командований на Западном, Юго-Западном и Южном направлениях совпали с самой напряженной ста­дией «холодной войны» со всеми вытекающими отсюда последствиями по дальнейшему наращиванию разведыва-

' См.: Уткин Б.П. Маршал Советского Союза Н.В.Огарков. Обаяние личности, масштаб свершений. Изд. ООСТ, 2002.

тельно-подрывной активности противника. Обстановка потребовала адекватности наших ответных оперативно-чекистских мер и более предметного их согласования с за­мыслами центра.

В-четвертых, имело значение, что в сравнении с дальне­восточной ставкой задачи Управления особых отделов ВЗН в большей степени были сфокусированы на обеспечении боевой и мобилизационной готовности самих контрразве­дывательных органов к действиям в исполнительный пе­риод. Исходя из этих требований и перехода Советских Во­оруженных Сил на оборонительную доктрину, нами на фоне мероприятий Главного командования был подготов­лен и проведен ряд специализированных учений с особы­ми отделами во фронтовом, окружном и армейских звень­ях во всех трех группах войск, а также Белорусском и Прикарпатском военных округах, включая флотских чеки­стов ДКБФ. Их результаты были обобщены и доведены до руководящего состава подчиненных органов. Реализацию некоторых мероприятий по проблемам борьбы со спец­службами противника в условиях современной войны взял на себя Генеральный штаб.

В плане совместных союзнических действий выводы по учениям дважды обсуждались на семинарах с первыми ру­ководителями военных контрразведок ПНР, ГДР и ЧССР и однозначно воспринимались ими в качестве ценных нара­боток для сплоченной работы в боевых условиях.

По прибытии в Польшу я в первую очередь представил­ся главнокомандующему Маршалу Советского Союза Ни­колаю Васильевичу Старкову, а он соответственно пред­ставил меня на военном совете. Как упоминалось, мне доводилось встречаться с маршалом по службе и раньше. Николай Васильевич был, несомненно, выдающимся госу­дарственным и военным деятелем, всесторонне образован­ным профессионалом Советских Вооруженных Сил, чело­веком высокого личного обаяния и культуры. С ним свободно и плодотворно работалось. Ставка разместилась в городе ^Легница, в юго-западной части Польши, в отдельном военном городке, ранее зани­маемом штабом Северной группы советских войск, за ко­торым закрепилось название «Квадрат». Во время Второй мировой войны в нем размещался штаб немецкого генера­ла Манштейна.

Внутриполитическая обстановка в ПНР с отменой вве­денного в 1981 году военного положения развивалась по пути постепенного возвращения в спокойное русло, но оп­позиция в лице «Солидарности», возглавляемая А. Вален-сой, лишь усилила свои попытки прорваться к власти. Уро­вень жизни населения продолжал падать. Экономика оказалась в значительной мере парализованной. В порядке ознакомления я попросил офицера-переводчика показать центральную часть города. Зашли в большой промтовар­ный магазин, в торговом зале которого имелись лишь ску­чающие продавщицы да четыре яруса пустых полок. Сви­репствовала инфляция. Так, для примера, зарплата польского военнослужащего на уровне полковника в нояб­ре 1984 года равнялась примерно сорока тысячам злотых в месяц. Через пять лет она определялась суммой почти в пять миллионов злотых, но их покупательная способность снизилась за это время не менее чем в шесть раз.

Отдельные наиболее непримиримые участники оппо­зиции образовали законспирированную экстремистскую организацию, назвав ее «Борющаяся "Солидарность"», про­грамма которой выходила за рамки «внутренних проблем». В ней ставилась задача сбора сведений о советских войс­ках, воинских перевозках, объектах, уязвимых в диверси­онном отношении, разрабатывались планы осуществления диверсий на железнодорожном транспорте.

По своему положению мне нужно было представиться министру внутренних дел ПНР генералу Брони Кищаку и установить личные связи с начальником контрразведки Войска Польского генералом дивизии Эдвардом Буллой. Через представительство КГБ в ПНР договорились о ви-

зите в Варшаву. Поехали вместе с вновь прибывшим по замене начальником Особого отдела Северной группы войск генерал-майором А.Е. Данько. Министр принял нас благожелательно, подробно обрисовал сложившуюся в стране ситуацию, посвятил в трудности и рассказал о мерах по их преодолению. По его оценке, польская госбез­опасность испытывала далеко не лучшие времена. Неза­долго до этого три ее сотрудника — полковник, капитан и поручник, сговорившись между собой, совершили убий­ство ненавистного им, но популярного в стране католи­ческого ксендза Попелюшко, активно выступавшего с осуждением политики официальных польских властей. На его проповеди стекались тысячи верующих. Обстоятель­ства убийства раскрылись сразу же. Было возбуждено уго­ловное дело. Тем не менее происшедшее всколыхнуло всю страну. Начались стихийные протесты и демонстрации. Не исключалась угроза перерастания их в массовые бес­порядки и всеобщую забастовку. Функционеры «Солидар­ности» не преминули воспользоваться этим событием в своих интересах и активизировали борьбу за власть. При­нятыми мерами остроту ситуации удалось несколько при­глушить, но надолго ли?

Министр пожелал нам успехов и при необходимости обещал содействие в нашей работе.

Полезным было личное знакомство с генералом Буллой. С тех пор мы встречались с ним многократно, с пользой для дела. Регулярно пришлось бывать также в представи­тельстве КГБ в Варшаве, руководители которого взаимно приглашались к нам, встречались с главнокомандующим, дополнительно информировали нас об изменениях в опе­ративно-политической обстановке в стране пребывания. Складывались профессионально необходимые отношения с руководителями служб безопасности ближайших вое­водств (тХегница, Вроцлав, Свидница, Зелена Гура и Елена Гура, Познань и др.). Некоторые из них прошли через зак­лючительный этап войны с гитлеровской Германией в со- ставе Первой польской армии, участвовали в Параде По­беды на Красной Площади в Москве, чем очень гордились. Они были дружелюбно настроены по отношению к совет­ским военнослужащим, свободно владели русским языком. Своего беспокойства за развитие общественно-политичес­кой ситуации в стране не скрывали. Общение с ними помо­гало глубже ориентироваться в происходящих в Польше переменах.

Но главная опасность в тот период была не в ней. Под воздействием негативных процессов, вызванных так на­зываемым новым политическим мышлением, Советский Союз оказался втянутым в глубоко драматичный период своей истории и к концу восьмидесятых годов лишился глав­ных своих политических и военных союзников.

Существенное влияние на обстановку в регионе оказы­вало планомерное раскачивание внутриполитической си­туации в ГДР. Развитие и углубление кризиса власти, утра­та ведущей роли в обществе СЕПГ, парализация деятельности органов госбезопасности — все это в конеч­ном счете создавало условия для ликвидации ГДР как само­стоятельного государства.

Новые люди, пришедшие к руководству в Чехослова­кии, изменили на 180 градусов ее внешнеполитическую ориентацию. В августе 1990 года они пригласили совет­ников из США, ФРГ и Израиля. Спецслужбам НАТО был предоставлен режим наибольшего благоприятствования в проведении разведывательно-подрывных акций. В си­стеме МВД был создан спецотдел «Восток» для вербовоч­ной разработки советских граждан. Налажена четкая си­стема оперативного контроля за гарнизонами ЦГВ, использовалось наружное наблюдение и прослушивание телефонных разговоров, распространялись ложные слу­хи, готовились провокации против наших сотрудников. Офицеры чехословацкой Народной Армии, имевшие контакты с советскими военнослужащими, должны были

докладывать о них письменно. Из армии, как правило, они увольнялись. Стало известно, что по линии НАТО велась подготовка к заброске в ЧССР под видом турис­тов диверсионно-разведывательных групп из располо­женной в городе Бад-Тельц (ФРГ) 10-й бригады спецназ­начения США.

Откровенно враждебная ситуация продолжала скла­дываться в Польше. Придя к власти, руководящие деяте­ли «Солидарности» приняли строго засекреченное реше­ние, суть которого знал узкий круг лиц, о том, что ПНР покинет Организацию Варшавского Договора и войдет в НАТО. В этих целях предполагалось часть войсковых фор­мирований Войска Польского из западных воеводств пе­ребросить под предлогом ремонта военных городков в во­сточные районы. В воеводствах, граничащих с Россией, намечалось разместить тщательно законспирированные разведывательные пункты. Одновременно ставилась за­дача по ведению агентурно-оперативной работы против Северной группы войск, основной задачей которой долж­на быть вербовка советских военнослужащих. Об этом мною был письменно информирован приезжавший в Аег-ницу министр обороны Маршал Советского Союза Д.Т. Язов, который взял документ с собой для доклада М.С.Гор­бачеву. Со слов министра, интереса к его содержанию тот не проявил.

Была получена конфиденциальная информация о взаи­модействии спецслужб ФРГ и ПНР в работе против Совет­ских Вооруженных Сил по единому оперативному замыс­лу. В 1990 году состоялся рабочий визит в Польшу директора ЦРУ США У.Уэбстера и достигнута договоренность о по­стоянном присутствии в ПНР американских разведчиков для развертывания шпионажа против СССР.

В конце 1990 года начался торопливый, неподготовлен­ный во многих отношениях вывод наших войск из-за гра­ницы. Попытки придания этому процессу отдельных эле- ментов торжественности (оркестры, прохождение строем) не могли скрыть оскорбительную для Советских Вооружен­ных Сил обстановку их ухода, похожего на бегство после проигранного сражения. Такое впечатление сложилось у многих генералов и офицеров Главкомата. К счастью, мне не привелось увидеть такого откровенного позора: ввиду возраста в звании генерал-лейтенанта я был отозван в Мос­кву, в центральный аппарат для увольнения на пенсию. Приказ вышел в июне 1991 года.

Вместо заключения

Позади остались почти полвека богатых событиями не­легких служебных будней. Но последующий жизненный этап совпал с более сложной ситуацией. Президент Рос­сии В.Б. Путин в своем предвыборном выступлении в фев­рале 2004 года, касаясь внутренних проблем страны, зая­вил, что развал СССР —это общенациональная трагедия огромного масштаба. В общественно-экономическом раз­витии страна оказалась отброшена на десятки лет назад. Произошло массовое обнищание советских людей.

Что касается международных отношений, у россиян вызывает настороженность, как под шумок о миролюбии и партнерстве военно-политический блок НАТО посте­пенно вплотную приблизился к государственным грани­цам России, значительно усилил свои стратегические по­зиции. Усматриваются попытки планомерного превращения нашей страны в сырьевой придаток Запада и в конечном счете ее территориального раздробления. Исподволь размываются культурные устои, патриотичес­кие традиции и ценности. Навязываются решения наших внутренних проблем в выгодном для Запада направлении. С точки зрения профессионального контрразведчика, важно подчеркнуть, что активность шпионской и иной подрывной деятельности против нашей страны отнюдь не снижается, и это надо четко осознавать. Не сомневаюсь, что, несмотря на общую крайне негативную действитель­ность, подлинные патриоты России продолжают глубоко верить в историческую мудрость нашего народа и его спо­собность найти достойный выход из теперешнего слож­ного положения страны.

Выйдя на пенсию, как и другие мои сослуживцы, я стал работать в ветеранской организации военной контрразвед­ки, был избран в члены ее совета, регулярно навещаю Клуб ветеранов ФСБ России.

^в декабре 2003 года военная контрразведка широко от­мечала 85-летний юбилей своего существования. В выс­туплениях директора ФСБ Н.П. Патрушева и начальника Управления ВКР генерал-полковника А.Г. Безверхнего го­ворилось, что армейские чекисты и в новых условиях про­должают вносить существенный вклад в обеспечение го­сударственной безопасности страны и ее Вооруженных Сил, пресекая конкретные разведывательно-подрывные устремления потенциальных противников. За последнее время им удалось выявить и разоблачить несколько опас­ных шпионов в структурах Минобороны и в окружении военных объектов. Это свидетельствует об их высоком про­фессионализме, позволяющем успешно вести борьбу на тайном фронте. Нынешние сотрудники особых отделов — высокоподготовленные специалисты, имеющие по два, а то и по три высших образования.

Еще при Ю.В.Андропове сложилась оправдавшая себя научно обоснованная система подготовки чекистских кад­ров для военной контрразведки. Подбор и изучение лич­ных и деловых качеств, а также выявление способности к оперативной деятельности, надежности кандидата начи­наются с высших училищ Минобороны и продолжаются после получения диплома в период прохождения службы непосредственно в войсковых частях в течение двух-трех лет. Затем следует учеба в Новосибирском институте ФСБ, дающая высшую специальную оперативную подготовку. С получением назначения на оперативную должность при

необходимости осуществляется профессиональная допод-готовка в Академии ФСБ в Москве.

Традиции военной контрразведки, верного служения Ро­дине бережно сохраняются. Это радует. Я горжусь бывши­ми подчиненными, активно проявившими себя в Афганис­тане, Чечне, в Дальневосточном и Западном регионах при становлении главкоматов ВДВ, ВЗН, в ракетных войсках, а также на других острых участках. Это генералы Г.К. Хопер-сков, ставший Героем России, С.И. Божков, А.В. Новожилов, С.А.Ходаковский, Г.С.Самцов,Н.А.Сергеев, Ю.Е.Дмитри­ев, Н.В. Бурчаков, Ю.В. Стрелков, М.Г. Аексин, Е.П. Ильин, А.Н. Ткачук, полковник В.Н. Редченко, прошедшие большую практическую школу, добрые отношения с которыми хоте­лось бы сохранить на многие годы. Приношу глубокую при­знательность за активное содействие в решении общих за­дач по службе сотрудникам КГБ Бурятии генерал-майору С.Ф. Иванову, полковнику В.М. Быкову, особенно благода­рен непосредственным своим руководителям — генералам И.А Устинову, А. И. Матвееву. С уважением вспоминаю многих рядовых сотрудников, которые делали свою работу добросовестно.

Как автор, я стремился к максимальной достоверности излагаемых эпизодов пройденной службы, при этом пред­почитал излишне не политизировать повседневную дея­тельность особых отделов и делать упор на профессио­нальной стороне дела. Общая направленность в работе армейских чекистов прослеживается приведением имев­ших место фактов, составляющих разнообразную целост­ность проводимых ими мероприятий. Получу большое личное удовлетворение, если написанное в какой-то мере будет способствовать профессиональному росту нынеш­них сотрудников военной контрразведки, принесет реаль­ную пользу в их работе.

Осознаю, что «воспоминания» не лишены недостатков, за их пределами оказались некоторые важные события и факты. Почти ничего не говорится о совместной многолет- ней работе и служебных взаимосвязях с крупными воена­чальниками, командованием видов и родов Вооруженных Сил, главкомами стратегических группировок, видными военно-техническими специалистами, особенно по линии ракетно-космических вооружений, с которыми поддержи­вались тесные деловые и личные отношения. По обстанов­ке недавней «холодной войны» не затронуты меры по со­вершенствованию боевой готовности особых отделов на случай военных конфликтов. Системное изложение этих вопросов сделано мною в отдельной монографии. Бижу, что недостаточно раскрыты меры по оказанию всемерного со­действия военному командованию в вопросах повышения боеготовности и боеспособности воинских частей, соеди­нений и объединений Вооруженных Сил. Это одна из клю­чевых задач особых отделов.

Выражаю большую признательность генерал-полков­нику А.Г. Безверхнему, генерал-лейтенанту А. А. Зданови-чу, генерал-майорам Ю.В. Стрелкову, СМ. Божкову, П.В. Градосельскому, полковникам Н.Н. Аузану, В.Н. Редченко за помощь в издании книги и полезные практические сове­ты по ее содержательной части.

Декабрь 2004 года, г. Москва

 

 

 

полное Содержание книги

 

Предисловие...................................................................................................3

Детство и юность..........................................................................................5

Служба в Советской Армии

(1944-1949 годы).........................................................................................17

Начало работы в военной контрразведке

(1949-1950 годы).........................................................................................30

Группа советских войск в Германии

(1951-1957 годы).........................................................................................39

Город Свердловск. Уральский военный округ

(1957-1960 годы).........................................................................................99

Город Нижний Тагил Свердловской области.

Дивизия ракетных войск стратегического назначения

(1960-1965 годы).......................................................................................117

Город Киров. Особый отдел КГБ ракетного корпуса

стратегического назначения

(1965-1969 годы).......................................................................................141

Работа в центральном аппарате военной контрразведки КГБ (1969-1979 годы).......................................................................................156

Управление особых отделов КГБ по войскам Дальнего Востока (1979-1984 годы).......................................................................................209

Управление особых отделов КГБ по войскам Западного направления (1984-1990 годы).......................................................................................235

Вместо заключения..................................................................................243